Врач «скорой»

– Сорока пяти нет еще? Завтра в военкомат вызовут, санинструктором служить будешь, – уже совершенно спокойным голосом сообщила она Трунову. – Вот доктора, – женщина показала на нашу компанию, – приехали, всё как надо сделали, успокоили, в больницу привезли. А тут… Здесь меня жди! – приказала она наркологу и куда‑то ушла. Неужели к главному врачу? Вот это поворот сюжета!

Слегка запоздало Трунов скомандовал госпитализировать Витю, с любопытством взирающего на всё это, и собрался покинуть нас. Наверное, двинуться в том же направлении, что и дама, гасить конфликт. Когда нарколог проходил мимо нас, у меня в заднице заиграло детство, и я быстренько пропел ему строчки из непонятно как всплывшей в памяти песни:

 

Сейчас она, красивая и смелая,

Дорогу перейдёт,

Потом вот это самое с козлом своим проделает…

 

Трунов убежал, даже не оглянулся, а я наклонился к Спиваченко:

– Мамаша у нас кто?

– Генеральша. Точнее даже маршальша. Вдова, но похоже, связи остались. – Потом вздохнул и добавил философское: – Каждая муха на своей кучке говна – королева.

 

* * *

 

На базу вернулись, сели пить чай. Надо же стресс залить. Народ ожидаемо обсуждал новые постановления партии и правительства – в СССР внезапно увеличили пенсии, отпуска по беременности и уходу за ребенком. С младенцем теперь можно сидеть до года, на половине зарплаты. В декрет – пожалуйста, уходи за 70 дней до родов. ЦКБэшные дамы, разумеется, возбудились на эту тему, Спиваченко мне на ухо прошептал: «За Афган задабривают народ».

Я удивленно посмотрел на доктора. Оказывается, у нас тут есть свои фрондеры?

Свое мнение по этому поводу я решил не высказывать – хватило споров с диссидентами на подстанции у Лебензона. Плюс всё равно наступят девяностые и эти постановления партии и правительства – пойдут прахом.

Я же сел в уголок и открыл импортную литературу «про сияние». Надо язык совершенствовать, чтобы не плавать на уровне «май нэйм из Вася» и «лэт ми спик фром май харт». А хорошая книга этому способствует. То, что я знаю, чем кончится, не страшно, детали сюжета всё равно из головы вылетели. Интересно, а впоследствии Кингу прилетело от БЛМ за картонный персонаж негра, работающего паршивым поваром в «Сиянии»?

Капитонова попыталась завести светскую беседу, уточнив, на английском ли книга. Но я только невежливо угукнул, и она отстала. Вдруг услышал знакомую фамилию. Вроде как даже свою. Диспетчеры зачем‑то звали. Пошел, оказалось, надо немедленно перезвонить домой.

Что‑то стряслось? Мало того что Аня позвонила на работу, так еще и воспользовалась самым аварийным номером, возле которого в записной книжке было написано «только в самом крайнем случае». Я побежал к аппарату и отогнал от него наших кумушек воплем «Мне очень сильно надо!».

– Аня, что случилось? – крикнул я в трубку, едва прервались гудки вызова.

– Давид звонил, просил срочно передать. Только одно слово: «Нашли».

 

Глава 3

 

Как назло, теперь был недоступен Ашхацава. Попытке на пятой я бросил слушать короткие гудки и решил отпроситься. Ибо слово «Нашли» значило только одно, и это была не пара к одинокому носку, третий месяц ожидавшему свою половинку в картонной коробке, стоящей в ящике для белья.

Но доктор Спиваченко, а за ним и старший врач смены Горбунова были непреклонны: если нет какой‑то катастрофы, отпускать не будем. И я снова пошел к телефону, выяснять подробности. Просто душа не лежала врать что‑то по этому поводу. Может, ситуация терпит пока.

Наконец‑то ответил Давид. И я вздохнул с облегчением. Ибо рандеву назначено на десять утра, а сейчас Ампула гульбанит где‑то у своих дружбанов и в ближайшее время просто физически не сможет никуда деться, ибо изображает рекламу несуществующей пока компании «Русская недвижимость».

Мысли спросить адресок, чтобы сдать Ампулу органам, даже не возникло. Я хорошо помнил фразу Лакобы: «Ты сказал, ты и сделаешь», и проверять, что будет при другом варианте развития событий, не хотел. А так как я пошел просить помощи у воров, то и играть предстоит по их правилам. Беспокоило ли это меня? А как же! Это вам не в горячке по морде кому‑то дать. Придется рискнуть. Но я предпочел мысль эту отогнать. Вот когда случится, тогда и буду думать. А сейчас какой смысл? Да никакого. Тем более что нас на вызов позвали.

Погрузились в машину, выстуженную вследствие проветривания. Небось, Трунов не захотел себе этого Витька брать из‑за амбре. Такой всё отделение провоняет выхлопом.

– Куда путь держим? – спросил водитель у Спиваченко.

– Благовещенский переулок, пять. С Горького, где метро «Маяковская».

– Да знаю я… – проворчал шофер.

Хороший дом оказался, серьезный. Угол Тверской, восемь этажей. И всего два подъезда, несмотря на довольно большие размеры. Ну, мы в хрущевки не ездим. Не помню такого ни разу. Поднялись на лифте на седьмой этаж, звоним. Открыла старушка, молча показала в прихожую и отошла в сторону, чуть подволакивая правую ногу.

Ого, да тут полноценный черный ход есть! Не очень частая штука в старых домах. Провожатая медленно провела нас в дальнюю комнату, где и лежал на кровати наш больной. Стоп, вот этот старый еврей – Райкин? Членов Политбюро видел, академиков видел, министров всяких – без счету. А живого Райкина – впервые. А вот эта молчащая пожилая дама – жена его?

– Что там, Ромочка? Приехали врачи? – спросил он и повернул к нам голову. – Здравствуйте, – тихо сказал он. – Сердце прихватило, что‑то пилюли перестали помогать, – почти виновато объяснил артист.

Уже седой, весь в морщинах. Но не узнать – невозможно. Ну, с богом. Давление, температура, ЭКГ, послушать, пощупать, обезболивающее и прочие мероприятия согласно списку. В итоге выяснилось, что инфаркта нет, боль утихла, давление нормализовалось. Но Спиваченко был непреклонен: только в больницу. Как сейчас говорят, нестабильная стенокардия. А от нее – один шаг до инфаркта. Или даже меньше, чем шаг.

Райкин подумал и нехотя согласился. Жена его, как он ее называл, Рома, собрала вещи и вручила мне сумочку с самым необходимым. От носилок Аркадий Исаакович отказался категорически, заявив, что чувствует себя хорошо, а спектакли предпочитает в театре, а не среди соседей. И пошел к машине на своих двоих. А ведь и вправду ожил, губы уже почти нормального цвета, на щеках намек на румянец какой‑то появился.