Времени нет
Рядом плюхнулся какой‑то лохматый тип. Длинное лицо и волосы в сочетании с круглыми очками делали его похожим на Леннона. Он достал нервными пальцами пачку дорогущего «Parliament» и прикурил от экзотической по тем временам «Zippo». Математик курил «Opal» и из некрасивых побуждений решил подколоть физика.
– Извините, пожалуйста. Можно вопрос?
– Да‑да. Конечно, – раздраженно ответил тот.
– Скажите, а чем, собственно, вы здесь занимаетесь? Компьютеры у вас тут не очень… На них положительно невозможно делать серьезную работу, – небрежно произнес математик.
Физика буквально на секунду перекосило, но он быстро восстановил контроль над мимикой:
– Компьютеры действительно слабоваты. Это беда… Но для того, чтобы даже приблизительно объяснить вам, чем мы тут занимаемся, мне потребуется очень много времени. Мне совершенно недосуг. Извините.
– А вы все‑таки попытайтесь, в двух словах, – не унимался математик.
Физик закатил глаза.
– Хорошо. Вы верите в возможность перемещения во времени или, например, нуль‑транспортировку?
– Конечно. Надеюсь, в обозримом бу… – забубнил математик.
– Так вот никогда! – у физика даже вена на лбу вздулась. – Ни‑ко‑гда этого не будет! Абсолютно невозможно. К сожалению… Благодарю вас за испорченный перекур!
«Леннон» зло раздавил полсигареты в пепельнице и убежал.
А Антон Сергеевич остался сидеть под строгим взглядом деревянного Ландау.
Он расстроился. Надежды на то, что человечество когда‑нибудь научится мгновенно перемещаться во времени и пространстве, были разрушены, и это удручало… Opal кончился, и Антон Сергеевич, озираясь, выудил из пепельницы бычок Parliament и докурил. Серьезный ученый в недавнем прошлом, он привык для экономии времени доверять таким же серьезным ученым – представителям других наук. Разобраться во всем самому невозможно, времена универсалов – Ломоносовых и Да Винчи давно прошли. И чтобы досконально понять то, что выразил ему сейчас в двух словах этот физик‑психопат, нужно было бы прожить совсем другую жизнь, а на это ни у кого не хватит времени…
* * *
Так вот. Это не какая‑то там дремучая античность. Значит, окружающая действительность есть ничто иное, как собственная психопродукция. Сложная зрительная, слуховая, обонятельная, осязательная, словом, задействующая все чувства галлюцинация. Установить ее причину: сумасшествие, летаргический сон или нахождение в коме или под воздействием психоактивных веществ – пока возможным не представляется…
Кстати, вариант с комой выглядит наиболее убедительно. Сидел на пляже, рыдал, на закат глядючи, – вот и хватил удар от переизбытка чувств. Инсульт. Лежит сейчас туловище на искусственной вентиляции лёгких, а мозг от нечего делать создаёт себе альтернативную реальность.
В любом случае: в дурдоме или в коме – все происходящее есть одна сплошная фата‑моргана. И его фантомная сущность молода, сильна и проворна настолько, что ей предлагают карьеру гладиатора… Опасаться за её здоровье, пожалуй, глупо. Так же, как и беспокоиться о здоровье фантомов, с которыми придётся сражаться на арене.
Кстати! Упрёк Тиберия по поводу убитого и двух покалеченных легионеров более не должен тревожить совесть все по той же причине…
Вся эта галлюцинация очевидно интерактивна, надо просто сделать её более комфортной. Объяснять окружению свою инородность – ни к чему хорошему не приведёт. Примут за сумасшедшего и отправят на арену в зубы фантомных хищников, и вряд ли это доставит приятные ощущения, хоть и фантомные.
Значит, надо соглашаться на предложение кавалериста…
Но как осточертела уже эта темнота! В ярости схватил кувшин и швырнул вверх… Раздался хлопок. Посыпались черепки и закапала вода. От напряжения опять ломануло в затылке.
«Дурак! Что с нервами?»
Чтобы успокоиться, принялся переделывать под ситуацию песню Высоцкого из фильма «Интервенция». Получилось следующее:
Вам даже могут предложить не прогадать,
Ах, скажут, вы же гладиатор от рожденья,
Не лучше ли кишки на меч мотать,
Чем тигру в пасть попасть на пропитанье…
«Рожденья‑пропитанье – так себе рифма», – но лучше не нашёл и продолжил:
Суп из барана навевает что‑то,
И с каждой ложкой веселее думы,
Домой охота, как домой охота!
Но надо выбрать гладиаторский секутор.
Откуда взялся этот «секутор», было не совсем ясно. Наверное, что‑то из «Спартака».
Или пляжи, акведуки, или даже
Две гетеры, или римская матрона,
Колесницы, скачки, вина и маслины.
Ну а получишь… нос от Буратино.
Измывательство над Владимиром Семёновичем было прервано грохотом откинутой крышки… На этот раз слепящего солнца не было – у одного из конвоиров в руке горел факел.
Комната Тиберия в мягком свете масляных светильников показалась даже уютной. Римлянин спросил строго:
– Ну? Что ты надумал?
– Да, – просто ответил Антоний.
Тиберий немного подождал продолжения, потом вскочил с места.
– Твоя лаконичность делает тебе честь!
Быстрыми шагами прошёл к двери и, распахнув её, закричал:
– Эй, Умбра! Неси вино!.. Фалернское… Нет! Водой разбавлять не надо – у меня не баба в гостях… Суррентским разбавь. И яйцо голубиное туда выпусти, – повернулся к Антонию. – А ты дай мне слово – если развяжу, не накинешься на меня!
