Вздор

– Воображаю! «Клуб героев» должен быть интересным местом.

– В некотором отношении это так, – продолжал он. – Но было бы лучше, по‑моему, если бы там не было такого количества неизлечимых, брюзжащих ипохондриков. Вечно ноет кто‑нибудь. Мне хотелось бы, чтобы побольше было таких, как аббат Жером Куаньяр, – этот маленький французский попик из «Харчевни королевы Педок» [Известный роман А. Франса]. Добродушный, с мигающими веселыми глазками, он рассказывает массу маленьких смешных историй о всевозможных людях, причем иные бывают не совсем пуританскими. Господин аббат совсем не обращает внимания на обет воздержания, он съедает свой обед за столиком в саду и грациозным жестом поднимает свою кофейную чашечку. «Воображение помогает мне, – говорит он. – Здесь, в этой чашке, у меня красное вино из ронской долины». – Одним из самых любопытных типов в клубе является капитан Джозефа Конрада, крепкий старый моряк, продолжал Майкл. – Голова у него так затуманена, что иногда он не может найти выхода на улицу и, как ни в чем не бывало, начинает читать газету, держа ее вверх ногами. Как‑то недавно, слышу я, Вильям Бэрнс говорит ему… – Бэрнс как сыщик всегда смотрит вглубь вещей, – и вот, я слышу, Бэрнс говорит этому самому конрадовскому капитану: «Что такое с вами, капитан? У вас совсем обалделый вид. Слишком много хватили хуча?» – «Нет, какой там хуч! – отвечал капитан. (А говорит медленно, с трудом.) – Это все Конрад! Вы знаете, мой милый, – продолжал он, – пока я не встретился с Конрадом, у меня ни разу во всей моей жизни не было никаких сомнений ни в чем. Теперь в голове у меня такая путаница: сомнения, подозрения, колебания, угрызения совести, затемнение сознания и бог знает что еще. Я не могу даже разбираться в своей карте! Я не знаю, что сегодня: среда или весенний день 1887 г.! По желанию Конрада я должен был впасть в какую‑то абстракцию или во что‑то другое – уж не помню, как он называл это – по поводу великолепного пурпурного и золотого тропического заката. Я должен был, как глупый осел, посадить старый гукар на риф. Что вы на это скажете? А я знаю теперь только одно: ужасная судьба тяготеет надо мной». – Некоторые из членов этого клуба, – продолжал Майкл, – совершенно невероятные существа, прямо жаль их! Они явились сюда из третьесортных романов. Понимаете? Настоящие тени. Можно через них смотреть. Даже можно проходить через них, идешь, как будто среди какого‑то тумана. Другие – просто бревна, на их лицах не больше выражения, чем вот на этой стене… Старый полковник Ньюком… Знаете вы старого седого полковника?

Я кивнул головой.

– Вы хотите сказать – полковника Ньюкома из теккереевского романа? Конечно, я читал «Ньюкомов».

– Благородная душа! – сказал Майкл, – хотя и страшен, когда выходит из себя. Однажды после завтрака, когда около двадцати этих глупых теней и бревен восседало в гостиной клуба – у некоторых из них не хватало даже жизнеспособности, чтобы просматривать журналы или играть в солитер [Детская игра с шариками на специальной доске. В эту игру играют без партнеров], – полковник вышел из себя. Он в бешенстве ходил по клубу, с газетой в одной руке и с очками в другой. По его мнению, величайший позор – разрешать авторам выпускать в свет такие болезненные плоды творчества. «Должен быть издан закон против этого, – говорил он. – Кто‑нибудь должен сделать об этом запрос в Палате общин».

– Вы можете сообщить ему, Майкл, – сказал я, что закон о литературном ученичестве сейчас разрабатывается и скоро войдет в силу. Он не допустит выхода в свет таких незрелых произведений. О нем был дан благоприятный отзыв Сенатским комитетом по делам печати. По проекту, от автора, прежде чем он получит разрешение писать, будет требоваться семилетний ученический стаж под руководством таких мастеров, как Джордж Мур или Зейн Грей. Он прежде всего должен иметь документ как романист‑поденщик, а легкомысленные диллетанты, которые, не имея аттестата, водят пером по бумаге, будут подвергнуты суровому наказанию. Вот почему я так спешу со своим романом. Я хочу с ним разделаться раньше, чем закон войдет в силу.

– Ну, как обстоит дело с сюжетом? – спросил Майкл.

– С каким сюжетом?

– С сюжетом вашего романа. Вы его еще не разработали?

– Нет, я его еще не оформил. Надеюсь, вы мне поможете выдумать сюжет.

Он отрицательно покачал головой.

– Я не признаю заранее заготовленных сюжетов, – заявил он.

– Почему так?

– О, это большое неудобство, ибо нельзя лавировать. Почти все герои, с которыми мне приходилось встречаться, были против них.

– Прекрасно, – сказал я и действительно почувствовал облегчение. Ответственность за создание сюжета несколько пугала меня.

– Что же вы тогда предлагаете?

– Моя идея, если вы хотите знать, – сказал он, – заключается в том, чтобы соединить в одном месте группу людей и в остальном предоставить их естественному ходу событий. Сюжеты имеются повсюду.

– Это мне нравится, согласился я, – но у меня нет людей. Вы – единственный герой, который у меня имеется.

– О, об этом нечего беспокоиться, – отпарировал он. – Здесь, вокруг нас, живут семь миллионов человеческих существ. Я могу выйти из этой комнаты на улицу и завязать роман в пять минут… Но этого не следует делать. Мы должны выбрать место действия.

– Совершенно верно, – сказал я. – Мы должны раздобыть интересных и значительных людей. Это необходимо для того, чтобы их слова имели какой‑нибудь вес.

Майкл откинулся на стуле и задумчиво стал пускать в потолок кольца дыма.

– У меня явилась идея, – сказал он. – Не знаете ли вы случайно Ричарда Эллермана, автомобильного магната?

– Нет, не знаю. Я, конечно, слыхал о нем, как и каждый человек в Соединенных Штатах.

– Так вот, он живет в Доббс‑Ферри, продолжал Майкл. Я его знаю, а сын его один из моих близких друзей. За последние шесть месяцев он не раз пытался заставить меня взять отпуск и погостить в их имении, в Доббс‑ферри. Они называют это место «Тенистым Лугом».

Доббс‑ферри, это – предместье Нью‑Йорка, находящееся от него в двадцати милях вверх по Гудзону. От местечка веет спокойным старосветским очарованием. Деревня, – в ней одна извилистая улица, застроенная лавками, окаймляет пригородные дачи, за которыми расстилаются великолепные имения.

Я тщательно обдумывал это предложение. Но размышлял я впустую, ибо я имел дело с материалом, не знакомым мне по личному опыту. Невелика беда была бы рискнуть.

– Прекрасно, согласился я, – это мне нравится. Я полагаю, ваша идея состоит в том, что я должен отказаться от всякой мысли о сюжете и писать только о том, что случится.

– Да. Такова моя идея. Мы начнем с Эллерманов. Вы что‑нибудь о них знаете?

– Почти ничего. Он – важная птица в автомобильной индустрии. Я знаю только это.