Вздор

Кроме обыкновенных катастроф при автомобильных пробегах, потерь и выигрышей на бегах и скачках, неприятности возникали главным образом от его готовности жениться почти на каждой первой встречной. К двадцативосьмилетнему возрасту он приобрел себе такую славу, что все девицы от Бостона до Питтсбурга рассказывали о нем друг другу на сон грядущий, как о сказочном людоеде. Его последняя «история» – не та, которая теперь интересовала репортеров, а та, что произошла перед этим, – отличалась необычайной сложностью в деталях, но в общих чертах представлялась в таком виде: он сделал предложение одной маникюрше и, когда был уже с ней помолвлен, встретил на футбольном матче другую даму, коей так увлекся, что женился на ней в тот же день. Когда это обнаружилось, обманутая девушка подала на него в суд за нарушение обещания, а он стал добиваться аннулирования своего брака с другой дамой, причем адвокат доказывал, что его клиент был пьян, когда ответчица поймала его на удочку.

Во время процесса были зачитаны его письма к девушке‑маникюрше. В течение недели, пока длился процесс, нью‑йоркские театры дали самый низкий сбор за все время своего существования. Стихотворение, написанное Бинго своей возлюбленной, вошло в репертуар той недели. Вот оно:

 

Ох, я приуныл, дорогая,

Когда думаю о том, что наделал.

Сердце мое леденеет,

И мне плохо, как жалкому гунну.

Но когда мы расстались сегодня,

Дал я клятву себе, дорогая,

Жить иначе – как ты мне сказала –

На вокзале Центральной дороги.

 

В народных клубах и в аристократических домах Нью‑Йорка и Уэтчестерского графства все твердили потихоньку друг другу:

 

Ох, я приуныл, дорогая…

 

всякий раз, как появлялся кто‑нибудь из Эллерманов.

Стих:

 

И мне плохо, как жалкому гунну.

 

был включен в классический жаргон во время игры в гольф.

Среди хорошо осведомленных людей не только Нью‑Йорка, но и всей великой республики, дружба знаменитого философа Майкла Уэбба с Бинго Эллерманом была предметом едких комментариев. Вообразите себе Герберта Спенсера под ручку с Титтльбэт Титмаузом [Герой популярного детского рассказа]. Некоторые утверждали, что у Майкла Уэбба размягчение мозга; другие ставили диагноз: склероз артерий и преждевременная старость.

– У Бинго Эллермана есть свои недостатки, – соглашался Майкл Уэбб, – но у кого их нет? У него их очень мало, и никто не должен требовать чего‑нибудь большего. Мой анализ показывает, что в нем меньше полупроцента вздора – самый низкий процент, какой мне в ком‑либо попадался. Он откровенно безнравственен. Имеется множество безнравственных людей, но они не искренни. Он безнравственен, рад этому, любому в этом признается и предполагает оставаться безнравственным до самой смерти. Цена ему как деловому человеку – грош, и он отнюдь не желает, чтобы на него смотрели, как на кусочек старого чурбана. Он не хочет садиться за конторку в предприятии, хотя бы только для вида. Он нимало не намеревается заняться повседневным трудом. И зачем бы он стал это делать? Что может быть нелепее, чем человек, имеющий дневной доход в тысячу долларов и делающий вид, что лично интересуется делом, в то время, как весь мир наслаждений открыт перед ним? Люди восхищаются упорством в преследовании цели. У него это упорство есть. Он забронирован против всякой критики и твердо держит свой курс, не обращая внимания на просьбы и мольбы. История рассказывает нам, что именно такого рода решительность создавала империю. Так зачем же осуждать ее в Бинго Эллермане? Ему сопутствует успех с самого дня его рождения. Как мало людей, даже самых способных, зарабатывает тридцать тысяч долларов в год. А он получает в десять раз больше, не ударяя пальцем о палец. Если это не успех, то не знаю, что вы разумеете под этим словом!

– Но, внемлите голосу рассудка, – Майкл, – уговаривал я. – Его деньги были ему оставлены в наследство. Это – не настоящий успех, не результат дарования и тяжелого труда. Вот его отец – это очень крупный деловой человек. Он сам создал свое состояние. Но Ричард‑младший ничего не создал; другие создали для него.

Майкл не соглашался со мной.

– Идея, в сущности, одна и та же в том и другом случае, – доказывал он. – Вы говорите, что отец Бинго создал сам свое состояние. А что вы скажете о шестидесяти тысячах рабочих, занятых в предприятии эллермановской компании? Это они создали богатства Ричарда Эллермана! Разве это требует доказательств? Что вы скажете о продавцах, продающих по всей стране эллермановские автомобили? Что скажете о рекламе? Ричард Эллерман не мог бы даже пригнать поршневого хода автомобиля, если бы проработал над этим целый месяц, не говоря уже о том, чтобы построить всю машину. Он ни разу в своей жизни не продал ни одного автомобиля, ни разу не написал ни одной строки объявления.

– Но он управлял делом с самого начала, он основал его.

– Оставьте! – оборвал Майкл. – Отделом производства управляют главные инженеры, а отделом продажи – заведующие торговой частью. Ричард Эллерман проявил некоторую незначительную ловкость рук и когда заполучил этих людей, то вместо того, чтобы заставить их показывать различные штучки, посадил их за работу: сколачивать для него шестьдесят миллионов долларов. И они сколотили. Я не вижу в этом преступления; это довольно обычная процедура. Но, когда вы говорите, что нельзя считать настоящим успех моего друга Бинго, я не согласен с вашим утверждением. В некотором отношении его успех даже больше, чем успех отца.

– Как это так?

– А вот как. Прежде, чем американский народ передал бы Ричарду Эллерману‑старшему дома, земли, контракты и прочее и прочее, он немало бы над этим подумал и причинил бы ему достаточно неприятностей. Американский народ состоит из людей упорных и крепкоголовых и, раньше, чем дать кому‑либо богатство, эти крепкоголовые люди должны быть твердо уверены в том, что они поступают по справедливости. Но, что касается Бинго, – они были о нем такого высокого мнения, что передали ему доход в тысячу долларов в день без всякого колебания. Он даже не просил их об этом. Таким образом все эти придирки делаются исключительно от зависти и приносят мало чести тому, кто придирается, – заключил он с колкостью.

Читатель не должен увлекаться донкихотскими доказательствами Майкла. На меня они не произвели никакого впечатления, и я привожу их здесь исключительно для того, чтобы характеризовать странный ум Майкла Уэбба.