Адский прииск
– И мне могут, Николай Алексеевич. И бывает, что причиняют. Но меня, как правило, выручает тот самый опыт. Видите, еще жив до сих пор… при четырнадцати ранениях. Виноват, пятнадцати.
В кабинете повисла пауза. Но Брюн вновь напористо заговорил:
– Не надо про ранения, давайте лучше про соблюдение закона. Почему вы при задержании так жестоко изувечили подозреваемого?
– Валентин Анатольевич, вы же юрист, – укорил начальника подчиненный. – Юристы должны быть точны в терминах. Я его слегка поучил. Руки‑ноги целы. Ребра заживут. Слово «изувечил» тут неприменимо, вы намеренно сгущаете краски. Хочется спросить: с какой целью?
Алексей Николаевич уже решил, что виниться не станет и порочить себя не даст. Брюн – честный человек, строгий законник, и его достоинств сыщик не отрицал. Однако, как кабинетный деятель, директор иногда перегибал со своей законностью. В России живем! Тут голову оторвут, пока листаешь Уложение[1].
Директор запнулся, а сыщик продолжил:
– Абрамов с ножом напал на представителя власти и честно попытался его, то есть меня, зарезать. Вы хоть представляете, господа, что такое нож в руках отчаянного человека? Поверьте – опаснее, чем револьвер. Если бы я стал рассуждать над степенью необходимой самообороны, вы бы сейчас несли венки за моим гробом…
Джунковский крякнул – ответ статского советника ему понравился. Однако министр (он почему‑то сидел в придворном мундире гофмейстера – возможно, вернулся с высочайшего доклада) продолжал хмуриться.
– Нож или пистолет – ничто не дает вам права нарушать закон, – буркнул он в тощие усы. – Можно было оглушить, повалить… ну не знаю… схватить за руки…
Алексей Николаевич иронично покосился на гофмейстера – вот специалист по арестам! Его бы туда, на захват. Пусть покажет класс.
Воодушевленный Брюн подхватил:
– Лыков славится в дурном смысле подобными фокусами, которые безнаказанно проделывает много лет. Однажды его все же привлекли и осудили – за убийство уголовного при допросе. Каким‑то образом он выкрутился и продолжил прежнее. Пора прекратить, наконец!
Последнюю фразу директор произнес фальцетом. Алексей Николаевич дал ему закончить и нанес ответный удар:
– Вы сегодня не в ладах с фактами. Побои переименовали в увечья, а теперь искажаете судебное дело. Как известно, суд доказал мою невиновность. Восстановил в чинах и вернул на службу. Это раз.
– А‑а…
– Попутно, отбывая незаслуженное наказание в Литовском замке, я вскрыл преступный сговор, по которому в столичной тюрьме спрятались под чужими именами полсотни особо опасных преступников[2]. За что получил Высочайшую благодарность, двенадцатую по счету. Виноват, тринадцатую. Или четырнадцатую? Одним словом, больше, чем у вас всех вместе взятых… Повторю свой вопрос, Валентин Анатольевич: с какой целью вы это делаете? Зачем передергиваете карты и очерняете меня в глазах министра и его товарища?
Брюн‑де‑Сент‑Ипполит начал розоветь и пучить глаза. Не обращая на это внимания, Лыков повернулся к министру:
– Налетчик Абрамов избил четверых, ограбил, угрожал ножом, раздел и пустил по миру в одном исподнем. Женщине тридцати лет, мещанке Синицыной, исцарапал ножом грудь, вынес три зуба. Вот такое сколько можно было терпеть? Негодяй получил по заслугам. В следующий раз, когда ему захочется поиздеваться над женщинами, он вспомнит урок. Вдруг снова явится Лыков и накажет? Глядишь, передумает…
Джунковский опять издал одобрительные звуки. Он всегда лавировал, гоняясь за благосклонностью общества. Сейчас генерал решил, что сыщика надо проучить, но не сильно. И предложил министру:
– Николай Алексеевич! Формально Лыков неправ. Избил арестанта, хотя мог только разоружить. Повалить и все такое… С его‑то опытом. Ну, дал в морду, но ребра ломать, конечно, излишняя жестокость. Однако его можно понять. Лезет громила с ножом, бешеный. Недавно глумился над женщиной, что уж совсем гнусно с его стороны. И статский советник не сдержался.
– Что вы предлагаете, Владимир Федорович? – с досадой уточнил Маклаков. Разговор его явно тяготил.
– Наказать. Но разумно, с пользой для дела.
– Это как?
Джунковский вынул из папки заранее принесенную бумагу:
– Вот отношение действительного статского советника Нарышкина, исправляющего должность губернатора Якутской области. Вы отписали мне его давеча для предложений.
– Якутской? – министр с трудом вспомнил. – Это там был пулемет?
– Точно так. Я воспроизведу содержание. Нарышкин доносит, что на востоке области, в притоках реки Колымы, завелась крупная шайка беглых каторжников. Ведут они себя непонятно: не уходят, зимуют второй год, хотя в тех краях зимовка – дело трудное. Как будто медом там намазано! Бандитов считают дюжинами. Целый поселок выстроили, шельмы. И в города будто бы не суются, а торчат в горах. Когда Нарышкин прослышал о банде и послал на ее ликвидацию казаков, уголовные встретили их пулеметным огнем! Три человека были ранены, один из них потом умер. Казаки, понятное дело, не ожидали такого отпора и отступили. Банда и сейчас там, в ус не дует. Врид[3] губернатора просит помощи. Войск в Якутии кот наплакал, одна только местная команда, и та больше на бумаге. Вместо полиции – слабые казачьи полусотни, разбросанные по огромному краю. Как им помочь?
– Вот и пошлите туда Лыкова! – с ходу решил министр. – Ему что ножи, что пулемет – все едино. Пусть едет и разберется. Беглые каторжники Алексею Николаевичу чуть ли не по именам знакомы.
– Слушаюсь! – не без сарказма подхватил статский советник. – Вот я им задам! Пулемет отберу и выпорю. Будут помнить до новых веников!
Не обращая внимания на руководство, он подошел к карте империи, висевшей за спиной Маклакова и занимавшей всю стену. Отыскал на ней Колыму и прикинул:
– Примерно десять тысяч верст в один конец. Добираться придется два месяца, и обратно столько же. Ну и там одним днем ничего не решишь. Сегодня у нас десятое июня тысяча девятьсот четырнадцатого года. Если я завтра уеду, вернусь уже к зиме. Продержитесь тут без меня, ваши превосходительства?
Генерал‑майор захохотал в полный голос, даже гофмейстер улыбнулся, и только действительный статский советник желчно заявил:
– Считаете себя незаменимым? Ступайте, обойдемся и без вас!
[1] Уложение о наказаниях уголовных и исправительных – свод законов Российской империи.
[2] См. книгу «Взаперти».
[3] Врид – временно исправляющий должность.
