Акцентор

Мой телефон снова вибрирует.

Социопат: Я купил тебе скрипку. Тебе нравится?

Перед моими глазами появляется инструмент с подчеркнутым светло‑красным оттенком. Скрипка очень похожа на изделие Страдивари, но, конечно, он не будет тратить на меня десятки тысяч фунтов.

Мои пальцы дрожат. Зачем он делает это? Это что, какая‑то извращенная система сталкерских ухаживаний?

Социопат: Советую ответить мне, прежде чем я решу перейти к менее приятным методам воздействия.

В нашу первую встречу он кончил мне на язык после того, как заставил меня отсосать его заряженный пистолет. Что, черт побери, значит менее приятным методам воздействия?

– Да, – Эмма зачерпывает целую ложку мороженого. – Но в последний момент решила не идти.

– Почему? – спрашиваю я. – Тебе же понравился Эндрю. Он милый, умный и имеет множество наград по поло. Сексуальный спортсмен в твоем вкусе, разве нет?

Эмма щелкает меня по носу.

– Еще и виконт, – добавляет Кэт. – Ты бы обращалась к нему «Мой Лорд»?

Теперь достается Катерине: Эмма кидает в нее синей подушкой и морщится, как от зубной боли.

– Иисус Христос, нет. Я не буду изменять Волан‑де‑Морту.

– Просто признайся: ты все еще питаешь надежды выйти замуж за Гарри Стайлза.

Эмма отмахивается от меня и закатывает глаза.

– Вы не будете такими саркастичными, когда я получу его фамилию. И знайте, я выберу самый отвратительный цвет платья подружек невесты… Какой‑нибудь лимонно‑оранжевый.

Мы смеемся, когда на экране телевизора появляется Бриджит со своим списком «Никогда больше». Ну что ж, я присоединяюсь к этой иконе и отныне вхожу в свой собственный личный список, где первым пунктом будет «Я больше никогда не подумаю о нарциссическом подонке с манией величия».

– Мы одиноки в восемнадцать лет, – вздыхает Кэтти. – Разве это не печально?

– Технически тебе еще семнадцать, – напоминает Эмма, улыбаясь. – Что за меланхолия, Катерина? Ты снова проходишь фазу Остин?

Катерина прищуривается, возвращая Эми подушку.

– Не называй это фазой. Джейн – настоящая королева.

– Да, королева драмы. А что у тебя, Эль? Пожалуйста, скажи, что ты скрываешь от нас кого‑нибудь? У меня развилась одержимость ромкомами c тропом «тайный роман».

Я замираю, застигнутая врасплох шуткой Эммы, а затем прочищаю горло и цитирую цитату из «Гордости и предубеждения»:

– Только глубокое чувство может толкнуть меня под венец…

Катерина подхватывает, и остаток фразы мы говорим вместе:

– Поэтому быть мне старой девой.

И снова звук нового уведомления.

Социопат: Я очень хочу похитить тебя, ангел. Поэтому если ты не ответишь мне в течение одной минуты, то я выкраду тебя из гребаного Балморала.

Мое сердце замирает, когда я вспоминаю хриплые, жестокие ноты в его голосе. Он не мог последовать за мной до самого Эдинбурга. Это, мать твою, невозможно.

Элеонор: То, что ты делаешь, уголовно наказуемо. Я буду давать показания полиции до тех пор, пока тебя не поймают.

Социопат: Блядь, ты такая сладкая… Я съел так много персиков сегодня, но ничего из этого не сравнится со вкусом твоей кожи. Я поцелую и оближу тебя при встрече, мышка.

Мое лицо так разгорается, что я отвожу взгляд в окно, заставляя себя отвлечься.

– Эль?

– Мм? – я выключаю телефон и откладываю его в сторону.

– В последнее время ты сама не своя. Кто тебе пишет? – Катерина смотрит на меня, как мама‑медведица.

– Блейк. Родители утверждают время ужина в Лондоне.

Мой ужасный сводный брат действительно писал мне утром.

– И ты пойдешь?

– Да. На самом деле это отличная возможность найти новых спонсоров для благотворительной программы Риз.

Эмма наклоняет голову.

– Я узнаю Терезу‑тире‑Элеонор, но какого черта ты такая красная?

Прикусив губу, я киваю в сторону камина.

– Здесь жарко.

– Правда?

– Может, попросить отключить его? – предлагает Катерина.

Я качаю головой, возможно, даже немного нервно.

– Нет, все в порядке. Давайте лучше посмотрим фильм?

– Ну хорошо, – я знаю это выражение лица Эммы, обычно оно означает «я допрошу тебя позже».

Как я могу сказать им, что у меня происходит?

Знаете, меня, кажется, преследует серийный убийца, у которого нездоровая обсессия на моем голосе и который любит дарить мне цветы. И скрипку.

Ах да, кажется, я впервые проспала восемь часов, ни разу не просыпаясь. Связано ли это с тем, что сначала он чуть не довел меня до сердечного приступа, напомнив о ценности жизни, а потом заставил ощутить контроль? Без понятия. Но я до сих пор помню несколько секунд моего освобождения: мрачный приказ, нажатие на курок и расслабление пружины, мучившей меня долгое время.

«Хорошая девочка…»

Матерь божья. Его голос когда‑нибудь прекратит всплывать в моей памяти в самые неподходящие моменты?

Следующие два часа проходят относительно спокойно: мы наблюдаем за удивительной химией мистера Дарси и Бриджит, едим вредную пищу и болтаем обо всем и ни о чем, пока телефон Эммы не начинает разрываться.

– Да?

Я впервые вижу Эми настолько растерянной. Ее лицо бледнеет, а голос затихает до пугающего тона.

Мы с Катериной переглядываемся. Кто и что превратил бесстрашную мисс Кларк в робкого кролика? Эмма закусывает губу и протягивает мне свой айфон в чехле, полностью покрытом стразами.

– Это тебя.

Клянусь, мое сердце останавливается. Он бы не стал…

– Это Блейк Аттвуд.