Артефакт острее бритвы
– Сегодняшняя ночь будет самой сложной! – во всеуслышание объявил умник‑Пяст. – Дальше станет легче.
Станет, угу. Тем, кто до рассвета дотянет.
– Покараулю первое время, – предупредил я босяков.
Лоб кивнул.
– Ты давай это… того… Дремать начнёшь, меня буди, короче. Подменю. Не тяни до последнего.
– Договорились.
Мы заняли четыре двухъярусные кровати в одном из углов, уже перед самым отбоем туда подошли Огнич и Зван. Последнего аж потряхивало.
– Искорке не хватает небесной силы! – толковал он приятелю. – Она голодает! Ей плохо!
Фургонщик только хмурился и пожимал плечами. Я не утерпел и спросил:
– Искорка? Это что?
– Не что, а кто! – поджал губы Зван. – Это мой питомец. Паучиха.
– Она вылупилась уже, что ли? – удивился я.
– Нет, но я ощущаю её эмоции. У нас связь!
При этих словах Огнич страдальчески закатил глаза, но снисходительное благодушие вмиг оставило его, стоило только приятелю посмотреть в сторону Доляна.
– Четверть таланта – это прорва энергии, – сказал Зван, облизнув пересохшие губы. – Как думаете, он согласится дать чу‑у‑уть‑чуть….
– И думать забудь! – резко бросил фургонщик. – Он тебя сразу наставнику сдаст! Мало того, что яйцо заберут, так ещё и за утаённые трофеи взгреют!
«Тебя и нас заодно», – мысленно продолжил я это высказывание, без труда разобравшись в причинах столь явственной обеспокоенности Огнича.
Зван с обречённым вздохом забрался на верхнюю койку и прижал к груди паучье яйцо, что‑то ему зашептал.
– Странный он у вас, – отметил Лоб.
– Не без этого, – признал я.
Дальше скомандовали отбой, но погасили только половину светильников – в казарме сгустились тени, а о кромешном мраке речи не шло даже близко. Никто незаметно не подберётся. Лишь бы самому не задремать…
Улеглись все быстро, вскоре стихли и разговоры. Мало того, что вымотались в пути, так ещё и отсутствие небесной силы придавило. Но тихо не было: кто‑то храпел, кто‑то ворочался, а на улице вовсю стрекотали какие‑то ночные поганцы вроде наших сверчков.
Я откинулся спиной на неровную стену и потянул в себя силу, но никакого отклика не получил. Сие обстоятельство ничуть не смутило, поскольку прекрасно знал, что и как нужно делать. Сначала повторил попытку, затем не просто открылся небесной силе, но ещё и подался к ней духом.
Раз‑два! В себя и сам вовне! Раз‑два!
Рубаха окончательно промокла от пота, пошла кругом голова, в потрохах заворочалась колючая боль.
Немного отдышавшись, я продолжил расшатывать решётку сковавших дух ограничений. Пусть и вымотался ещё быстрей прежнего, а вдобавок заработал мигрень и тошноту, но от задуманного не отказался.
Получилось раз, получится и теперь! Зря, что ли, наложенные на нижний уровень казематов чары перебарывал? Смогу, точно смогу! Всенепременно! Только бы абрис не развалился, а то от каждого усилия зачатки узлов туда‑сюда гулять начинают, заставляя напрягаться только‑только прожжённые меридианы.
Едва слышный чавкающий звук я поначалу принял за всхлип. Решил, что снова дурит Зван, и тут же заворочался спавший под тем Огнич. Он уселся на койке, провёл по волосам ладонью, и пальцы фургонщика влажно заблестели чем‑то чёрным.
Кровь!
Он вскочил на ноги, я ухватил ампутационный нож, и тотчас на верхней койке мигнул сиреневый всполох, а миг спустя паук размером с кулак перенёсся на стену и шустро пополз к окну. Огнич резко махнул рукой, мелькнул серебристый росчерк, и сплетённая из волос лунного беса плеть щёлкнула, кончик угодил в мерзкую гадину и рассёк её надвое, будто острейший клинок.
«Ох и распсихуется Зван!» – подумалось мне, хоть и прекрасно отдавал себе отчёт в том, что пареньку сейчас точно не до погибшего питомца. Был бы жив!
Но нет – не свезло. Искристый паук сожрал печень Звана, откачать того не вышло. Когда подоспели к нему с Огничем, паренёк был уже мёртв.
Большую часть ночи провели во дворе казармы. Уж на что наставник Крас обычно был сдержан в выражении эмоций, но тут ревел белугой, беспрестанно изрыгая самые распоследние ругательства.
– Как? – орал он. – Как этот недоносок умудрился утаить яйцо искристого паука?!
Ответ на этот вопрос мог доставить кое‑кому из нас немало неприятностей, так что Огнич отмалчиваться не стал.
– А чего там утаивать? Оно ж как камень! Кинул у ворот, потом подобрал!
Наставник, от которого разило перегаром, нацелил на фургонщика взгляд налитых кровью глаз и рыкнул:
– Так ты знал?!
Огнич и не подумал стушеваться.
– Что он яйцо из небесного омута приволок – нет. Что с каким‑то камнем возился – так это все видели! Он и не скрывался нисколько!
На том фургонщик и стоял, этим всё и ограничилось. Разве что бывшие соученики стали не любить нас самую малость больше, но и только.
– Фиговый расклад, – шепнул мне Вьюн. – Шестеро против девятерых…
– Да какой шестеро? – охнул Ёрш. – Даря еле на ногах стоит! Дунь – упадёт!
– Прорвёмся! – отрезал Лоб, хрустнув костяшками пальцев. – Зассыт Долян кипеш устраивать, постарается поодиночке подловить. Так что держимся вместе.
Так и порешили.
Утром Дарьян не встал. Меня и самого ломало, будто всю ночь напролёт баржу с углём разгружал, а не пытался дотянуться до небесной силы и всё же поднялся с койки и сходил на завтрак, где влил в себя сразу три кружки травяного отвара. Когда полегчало, вернулся за книжником, но так и не сумел его растормошить. В сознание он пришёл, а вот от еды отказался наотрез. Едва напоил.
– Боярин, вы на рынок идёте? – окликнул меня Вьюн.
– Нет! – отозвался я. – Без нас давайте!
С утра новоявленных служащих Южноморского союза негоциантов собирались сводить на базар, дабы до отплытия все успели спустить на нужные и не очень покупки полученные в кассе подъёмные, но оставить Дарьяна одного я попросту не мог.
