Артефакт острее бритвы
Звать на помощь бесполезно – не услышат и не придут, но и позволять забить себя до смерти этому амбалу я не собирался! Чай, не босяк, а тайнознатец!
И я открылся небу, будто бы даже наизнанку вывернулся. Отчаянное нежелание подыхать заставило позабыть о жжении и рези, я рванул в себя энергию – и выгорело! Дух неуловимым образом изменился и вроде бы даже уплотнился, внутрь скользнула знакомая стылость. Я не позволил этому намёку на небесную силу бесследно раствориться, утянул его к солнечному сплетению и…
Отторжение!
Энергия бесследно канула в узловой точке, колени подогнулись, и я лишь в самый последний момент сумел увести голову от уже падавшей на темечко дубинки.
Нет, черти драные! Так не пойдёт!
Я вновь втянул в себя энергию, на сей раз чуть больше прежнего, и вновь вся она канула неведомо куда, так и не добравшись до исходящего меридиана.
Ложный рывок, уклонение, отскок!
Новая порция небесной силы заморозила сформированный участок оправы и обе узловые точки, следующая колючей волной добежала до запястья, а затем я предельно чётко ощутил уже готовый сорваться с руки ударный приказ, будто гирьку кистеня раскрутил. Всё что оставалось – это её направить. И я направил.
Череп наседавшего на меня бугая хрустнул, его висок вдавило, правый глаз враз налился кровью, а потом фабричный мешком повалился на землю, где и замер в пыли неподвижно и даже – недвижимо. Готов!
Я и сам присел рядом. Волнами накатывало головокружение, нещадно ломало правую кисть, ледяное онемение внутри понемногу сменялось жгучим жаром.
Но – плевать! Жив! Я – жив!
Остальное не важно. Не имеет значения.
Я вновь потянул в себя небесную силу и принялся укреплять узловые точки и ослаблять натяжение меридианов, попутно гасил боль и жжение. Не сказать, будто совсем уж себя в норму привёл или хотя бы к прежней скорости поглощения энергии вернулся, но – очухался.
Перебравшись к фабричному, я перевернул бугая на спину и убедился, что дурень окончательно и бесповоротно мёртв. Под руку попал туго набитый кошелёк, машинально выудил его из кармана, щёлкнул застёжками и невольно присвистнул.
Куча серебра!
«Взял чужое – жди беды!» – будто шепнули в голове, и я высыпал монеты на землю. Уже начал подниматься на ноги, когда вдруг сообразил, что подъёмные всем выдавали золотом и у простаков с нашивками в виде водоворота мы тоже забрали золотые пятёрки. А тут – серебро. И…
Да, точно! Целковые черноводской чеканки, не южноморской!
Я доковылял до парня, налетевшего на ампутационный нож, высвободил и начисто оттёр клинок, затем проверил кошелёк. Та же картина – куча серебра черноводской чеканки.
Вот же черти драные! Не просто так за мной увязались, значит. На мокрое дело ради пятидесяти целковых подписались!
Или это лишь задаток?
Деньги я брать не стал, высыпал под ноги, нисколько не сомневаясь в том, что местные обитатели не только прикарманят их, но и разденут покойников до исподнего. С собой прихватил только дубинки, их выбросил в соседнем переулке, после закинул на плечо вещмешок и зашагал прочь.
Голова так и пухла от догадок и предположений, но пока что сосредоточился на услышанном от старшего наставника словечке на букву «а».
Алиби! Мне позарез требовалось алиби!
И я не поплёлся в казарму, вместо этого вернулся на базар. Колокольню поначалу обошёл стороной, вывернул к ней уже от торговых рядов. Не приметил никого из отряда и в сердцах помянул свой зарок не брать чужого – денег не осталось даже на кружку воды. Побродил ещё чуток, высмотрел игравших в орлянку юнцов и поставил на кон школьную форму. Минут за пять набил дюжину грошей и засобирался, а в ответ на требование дать отыграться вытянул нож. Все сразу стали предельно вежливы.
Ушёл, выдул кружку странного пряного кваса, а к колокольне двинулся с таким расчётом, чтобы опоздать ко времени сбора самое меньшее минут на пять. Босяки и примкнувший к ним фургонщик уже стояли на пятачке, Огнеяр что‑то всем зло выговаривал, а они тщетно пытались стоять ровно и не покачиваться.
Наклюкались!
– Да вон Лучезар уже бежит! – указал на меня Лоб, икнул и попытался оправдаться: – Мы просто Звана помянули, земля ему пухом! По кружке всего выпили, это на жаре развезло!
Ученик повернулся ко мне и потребовал объяснений:
– Ты где пропадал?
– Дела были! – ответил я высокомерней некуда и вытянул из мешка ракушку‑амулет. – Вот, от морской болезни приобрёл!
Огнеяр покачал головой.
– Этой безделицы и на седмицу плавания не хватит!
Я в ответ тряхнул мешком.
– С запасом взял. Потому и задержался, что у одной ведьмы все амулеты выгреб.
– Ладно, идём!
Ну и двинулись обратно в эту чёртову горку.
До казарм еле добрался. Не могу сказать, будто так уж вымотался, но и усталость сказалась, и солнце палило нещадно, а самое главное – пудовыми гирями давили к земле невесёлые раздумья.
Черти драные, меня ведь убить хотели! Снова!
И фабричным точно не Златобор на прощание целковых осыпал с наказом поколотить боярина – лавочник кто угодно, только не дурак. Не мог не понимать, что дуболомы о его поручении забудут сразу, как только он из виду скроется. Подрядил их тот, кто мог козью морду сделать, если только вдруг хвостами крутить начнут. Да и полсотни точно лишь задатком были.
И тут выбор невелик: либо за мной увязался подручный Сурьмы, либо родичи Лучезара с кем‑то столковаться сумели.
Вот же, черти драные, угодил как кур в ощип!
11‑5
