Бог злости

Если он такой же, как Лэн, значит, он не переживает эмоции, как все мы. Дело не только в отсутствии эмпатии. Такие парни буквально воспринимают чувства по‑другому.

Почти каждая социально значимая эмоция, которая должна быть им присуща, формируется постепенно под влиянием окружающей среды. Шаг за шагом они совершенствуются настолько, что становятся неотличимы в толпе.

Но если кто‑то становится с ними близок, то видит то, что скрывается за внешним фасадом. Насколько они неадекватны. Насколько они неестественны.

И насколько… одиноки они на самом деле.

Лэну никогда не нравилось, как мы с Брэном ладим, как сильно мы похожи, потому что он не может вписаться в нашу компанию. Он думает, что выше нас, но мне почти всегда жаль, что он волк‑одиночка.

Лэн никогда не узнает, как любить, смеяться, испытывать радость или боль.

Он – мешок молекул, атомов и материи с абсолютной и безграничной пустотой, для заполнения которой ему нужны постоянные толчки.

Он может рухнуть в любую секунду. Как карточный домик.

Он никогда не будет жить, как все мы.

И Киллиан тоже.

Я просто не чувствую симпатии к этому ублюдку.

И именно поэтому я могу его спровоцировать.

– Я сама решаю, показывать свои эмоции или нет. По крайней мере, у меня они есть, в отличие от некоторых.

– Сейчас я должен обидеться? Может быть, заплакать?

– Да, и пока найди свое сердце.

– Мир не будет функционировать правильно, если все мы будем эмоциональными, морально правильными существами. Должен быть баланс, иначе хаос поглотит всех.

– Шутишь, что ли? Это вы, парни, сеете хаос.

– Организованный хаос отличается от анархии. Я предпочитаю поддерживать стандарты общества, господствуя над ним, но не разрушая его. – Он делает паузу. – А что за парни?

Я хмыкаю, но ничего не говорю.

Киллиан постукивает пальцем по рулю.

– Я задал вопрос, Глиндон.

– Если ты не понял, я не собираюсь отвечать.

Большая рука опускается на мое обнаженное бедро. Прикосновение мозолистой ладони такое собственническое, что моя кожа вспыхивает диким пламенем.

– Как бы мне ни нравилось, что ты сопротивляешься, иногда не стоит провоцировать меня.

Я хватаю его за запястье, пытаясь убрать руку, но словно пытаюсь сдвинуть стену. Страшно представить, сколько у него силы. Какой же слабой и хрупкой я чувствую себя в его присутствии.

Невозможно остановить наглые пальцы, которые касаются моей кожи, провоцируя мурашки. В его прикосновении столько власти, как будто я – крепость, которую он намерен заполучить.

Знаю, что если хочу избавиться от его внимания – надо наскучить ему, а любое сопротивление с моей стороны, вероятно, разжигает его интерес, но я не могу с ним соглашаться.

Просто не могу позволить ему так обращаться со мной.

Подобное окончательно меня разрушит.

И тогда я вновь поеду к обрыву, но больше не вернусь домой.

Поэтому я хватаю его пальцы, а мое сердце бьется все сильнее и чаще.

– Отпусти меня.

– А как мне еще получить ответ на заданный вопрос? – Его пальцы с искусной легкостью проскальзывают под ткань моих шорт. Вторую руку он держит на руле, управляя машиной.

– Не надо, – шепчу я, когда подушечки его пальцев касаются края моих трусов. – Я говорю тебе «нет», Киллиан.

– Слово «нет» меня не пугает, малыш. Для нас, парней, не имеет значения отказ или отсутствие такового. Кроме того, разве «нет» иногда не означает «да»?

– Не в этот раз.

– Спорно. – Его голос понижается до опасного шепота. – Дело в том, что мне, возможно, не свойственно испытывать эмоции так же, как всем остальным, но я могу распознать их в других людях, зачастую лучше, чем они сами. И прямо сейчас я ощущаю твой страх, который смешан с чем‑то совершенно другим. Ты боишься, что я снова сделаю то, что произошло у обрыва, и лишу тебя контроля, но и одновременно ты вся трепещешь от предвкушения такой возможности, втайне желая этого. – Его пальцы проникают в мои трусики, и я хнычу. – Ты уже совсем мокрая от желания, малыш.

– Не трогай меня. – Мой голос срывается. Я не могу справиться со стыдом, охватывающим мои слова, и слезами, наполняющими мои глаза.

– Ты не можешь заманить хищника добычей и оставить его голодным. – Пальцы Киллиана скользят по моим складочкам, его рука раздвигает мои бедра, несмотря на мое сопротивление. – Держу пари, тогда ты тоже была мокрой, когда задыхалась от моего члена, когда твоя жизнь висела на волоске. Твоя маленькая киска трепетала и жаждала прикосновений? Не сомневаюсь, она была вся мокрая и болела. Мне понравилось, как твои губы обхватывали мой член, как их покрывала сперма. Наверное, не следовало оставлять твою киску без внимания. – Он заводит палец под мои трусы и вводит его глубоко внутрь. – Спорим, эти губки будут смотреться еще лучше на моем члене, который разорвет их.

Я изгибаюсь, частично из‑за вторжения, а частично из‑за стыда, который, должно быть, написан на моем лице.

Сочетание грубых слов и таких властных прикосновение пробуждает во мне странное чувство. Этого я никогда не испытывала раньше. Ощущения даже хуже, чем когда разрушается мое душевное равновесие и в голове вихрем проносятся мрачные мысли.

Они более темные, но более эротичные и губительные по своей природе, что их невозможно контролировать.

– Ты сказал, что хочешь, чтобы я тебе доверяла, – выкрикиваю я, решив изменить тактику. – Так моего доверия не получишь.

– Ты сказала, что никогда не будешь мне доверять, так почему я должен пытаться завоевать его?

– Я… подумаю об этом, когда ты остановишься, но если ты и дальше будешь лишать меня выбора, то я возненавижу тебя.

– Ты уже ненавидишь меня, так что все не имеет смысла. – Легкая ухмылка кривит его губы, когда он добавляет еще один палец и вводит глубже. – Кроме того, я дал тебе возможность выбора. Я не виноват, что ты решила пойти другим путем. Тебе уже хорошо, так что расслабься.

Я прерывисто выдыхаю, а между ног нарастает боль.

И нарастает.

Мои нервные окончания разом пробуждаются, и как бы я ни старалась подавить в себе эту жажду наслаждения, у меня не получается.