Целительница из Костиндора

– Хватит, – рыкнул староста. – Защищаю я Клавдию. Но и Анку обвинять в чем ни попадя не позволю. Каких дел натворила, за те и будет расплачиваться. Значит, так. – Петр вновь повернулся ко мне. – Анка, ты свободна. Но чтоб в деревне тебя больше не видели. Даю на сборы время до утра, а потом иди куда знаешь.

Староста говорил что‑то еще, а я смотрела на Лукерью. Что она несет?.. Что значит «Мать ее столько народу перебила»? Бабуля рассказывала, что Безликие приходили в Костиндор до моего рождения, и тогда здесь случилось непоправимое. Погибло несколько человек, Туманная завеса разрослась еще больше, охватив практически все доступные нам земли…

С чего Лукерья решила, что среди них была моя мать?

– Моя мама никого не убивала! – крикнула я в ярости.

Ладони нестерпимо зачесались, я и опомниться не успела, как с кончиков пальцев сорвались черные всполохи.

В тот же миг я буквально спиной ощутила, как вдалеке всколыхнулась Туманная завеса.

А после это увидели все.

Но когда я поняла, что именно произошло, было уже поздно.

 

ГЛАВА 9

 

Сначала небольшую кучку людей – всех жителей деревни, кроме Кузьмы да нескольких ребятишек, которые остались дома, – обдало ледяным ветром.

Потом задрожала земля, и на меня уже никто не обращал внимания.

Я обернулась к Туманной завесе, и от ужаса перехватило дыхание. Туман метался из стороны в сторону и, вдруг обретя голос, заревел как раненый зверь.

Ранее я подобного не видела, но слышала от бабушки, что бывает, когда из‑за завесы приходят Безликие…

– Прячьтесь! – отчаянно заорала я во всю мощь своих легких, но мой крик казался слабым писком умирающей мыши по сравнению с тем, какой грохот стоял из‑за разбушевавшегося тумана. – Под землю прячьтесь!

Воцарился хаос. Дети плакали и кидались к взрослым на руки. Мужики хватали женщин и тащили по домам, им не принадлежащим. Многие бросились к жилищу старосты, зная, какой большой погреб у него во дворе. Он мог бы вместить в себя не одну семью.

Свет померк внезапно. Деревня утонула в кромешной темноте.

Топот, визги и плач. Кто‑то влетел в меня, выругался и умчался, а я успела схватиться за чье‑то плечо. Во тьме было не разобрать, кто стал моим спасением от удара о землю.

– Анка! – Голос Петра оглушил. Староста кричал мне прямо в ухо. – Что ты наделала?!

Я оттолкнула его от себя. Я ничего не делала.

– Это сделали вы. Вы!

Я не могла вспомнить, что находится передо мной, но побежала. Ноги вынесли меня с тропы, я путалась в высоких зарослях, плутая. Несколько раз все же упала, но поднималась и продолжала бег. Ветер становился все холоднее и яростнее, а тьма гуще.

Заболели глаза от напряжения. Сколько бы я ни всматривалась в пустоту перед собой, не видно было ни зги.

Рев тумана. Копошащиеся люди. Ветер. Грохот, рвущийся из‑под земли. Казалось, что вот‑вот она развернется и все мы рухнем прямиком в ад.

«Помоги, мама!» – просила я мысленно, никак не желая поверить в то, что это она и пришла.

По моей просьбе или по собственной воле, не знаю, но кто еще мог прийти из‑за завесы именно тогда, когда меня нужно было защитить?

Что‑то кинулось мне под ноги. Я споткнулась, рухнула на живот, и это «что‑то» тут же обрело голос. Детский.

– Папа, где ты?! – звала девчушка сквозь слезы.

Я не могла узнать ее по голосу. Чья дочь? Неважно, она всего лишь ребенок.

Нащупала ее руками, крепко прижала к себе и поднялась на ноги, чтобы продолжить бег.

А завеса бесилась. Топила деревню, давила ее со всех сторон и рушила дома. Я слышала, как падают крыши, со звоном разлетаются стекла.

И я не хотела просить завесу прекратить все это.

Даже наоборот – в моей душе вдруг появилось место для радости, заглушив страх и панику.

– Пап! – непрестанно звала девочка, прижимаясь ко мне. Она обвила тонкими ручками мою шею, стиснула изо всех сил и уткнулась носиком в мою щеку.

Бежать, бежать, бежать.

Резко все стихло. Воцарилась давящая тишина, да так внезапно, что я затормозила. Легкие горели, из горла рвался хрип. Дышать было нечем, и кружилась голова.

Я завертелась, осматриваясь по сторонам, но, конечно, ничего не видела.

А вот услышала почти сразу.

Вдалеке, где раньше и начиналась граница завесы, раздался топот. Не люди то бежали – кони.

Сердце забилось быстрее то ли от страха, то ли от счастья. Я все стояла и ждала, а топот становился громче и громче.

Безликие мчались на своих туманных лошадях во весь опор. Им хватит нескольких мгновений, чтобы достигнуть того места, где все еще в ужасе кричали люди, не нашедшие дороги. Кто‑то бился о заборы в поисках калиток, кто‑то рыдал и просил вытащить его из‑под рухнувшей постройки. Не мертвые, но уже и не живые.

Безликие живых не оставляют.

– Мама! – крикнула я без всякой надежды, когда девочка на моих руках перестала звать папу – она теперь тоже вслушивалась в дрожь земли под копытами лошадей.

Что‑то подсказывало мне, что зря я стою на месте. Не зная, что находится вокруг, я рискую быть затоптанной.

И я снова кинулась туда, куда направлял внутренний голос. Меня словно тянуло в одну только сторону, как мне казалось – к родному дому.

В какой‑то момент я рухнула в овраг, который был далеко от моего дома, – я видела его не раз, часто ходила к нему. Кубарем скатилась вниз и вскрикнула от боли: раненая рука напомнила о себе.

Ржание лошадей и их топот теперь звучали вдалеке. Людей и вовсе не было слышно.

Все еще прижимая к груди ребенка, я поднялась на колени. Дрожа от усталости и холода, судорожно погладила девочку по голове… Пальцами наткнулась на что‑то мокрое и липкое, но в темноте не разобрать.

– Ты меня слышишь? – негромко позвала я дитя. – Малышка?

Девочка молчала. Больше не звала папу, не стискивала мою шею ручками. Ее головка безвольно повисла.

Под моими ладонями тело ребенка нагрелось – ничего не видя, я могла полагаться только на внутренние ощущения, но требовалось успокоиться. Сделать это было крайне сложно. Сердце все еще заходилось в бешеном ритме, да и дышала я с трудом, хватая ртом воздух, но почти не получая его в легкие.