Что дальше, миссис Норидж?

– Джереми и Маргарет вернутся только через полгода. Целых полгода с Доротеей! Впрочем, сейчас я спокойнее за малютку Альму, чем прежде.

С этими словами сэр Кристофер поднялся и вышел, не сказав ни слова больше.

Эмма полагала, что у их короткой беседы не будет последствий. Однако к вечеру хозяин Частервидж‑холла распорядился, чтобы отныне миссис Норидж принимала еду в столовой, с дамами и джентльменами, а не со слугами, как это принято повсеместно.

Как известно, гувернантки – существа по большей части чрезвычайно одинокие. Всегда и везде тяжелее всего приходится тем, кто занимает на социальной лестнице промежуточное положение. Гувернантки далеко ушли от слуг и потому не могут водить с ними ни дружбы, ни приятельства. Однако так же далеко они отстоят и от господ. Одни презирают их за высокомерие, другие в грош не ставят за низкое происхождение. Что остается бедняжкам? Лишь срывать злость и досаду на тех, кто полностью в их власти.

Миссис Норидж была исключением из правила. Строгая и даже сухая на вид, она обладала способностью заводить друзей, где бы ни оказывалась. И никогда не срывала дурное настроение на детях – возможно, по той причине, что дурного настроения у нее не случалось.

В другом доме гувернантку, удостоенную чести обедать с хозяином, слуги приняли бы в штыки. «Выскочка» – вот самое малое, чего она удостоилась бы. Однако в Частервидж‑холле все, от конюха до судомойки, были убеждены, что сэр Кристофер имеет право на любые чудачества. Каждый радовался, если мог услужить ему. Даже Диксон, высокомерный чопорный Диксон, увидев, что хозяин одарил своим расположением гувернантку, не возненавидел ее, как мог бы старый пес возненавидеть кошку, новую любимицу главы семейства, а молчаливо признал за свою. Вот почему он снизошел до неприкрытого интереса.

– Я обучаю воспитанниц и лепить, и рисовать, – объяснила миссис Норидж. – За это время я и сама кое‑что освоила.

Обмакнув кисточку в черную краску, Эмма нанесла завершающий штрих на лицо танцовщицы и отодвинула амфору от себя.

– Что ж, осталось покрыть лаком. Нужно лишь немного времени, чтобы краска подсохла.

– Благодарю, миссис Норидж, – с чувством произнес дворецкий.

 

2

 

Ко второму завтраку в столовой собрались все обитатели Частервидж‑холла. Альма, темноволосая девочка с некрасивым, но живым лицом, пристроилась возле гувернантки и вполголоса рассказывала об утренней прогулке.

Доротея время от времени спохватывалась, что у ее племянницы могли завестись секреты, о которых она как опекунша непременно должна знать. В таких случаях она брала ее на прогулку, чтобы Альма по дороге излила душу. Однако девочка по большей части болтала о ерунде. Взволнованная тетушка ждала сердечных тайн, а получала рассуждения о скорости роста хвоста у боа‑констриктора (миссис Норидж заразила Альму пылким интересом к животному миру).

В этот час Доротея со своей мальтийской болонкой по кличке Зазетта расположилась на диване. Белоснежную шейку Зазетты обхватывал ошейник из красной шерстяной тесьмы, украшенный синими помпонами.

– Если сшить Зазетте юбочку, она будет очаровательна! – громко сказала Доротея. – Вы согласны, Трой?

Трой Питман фыркнул и скривился.

– Обряжать псину в юбчонки – это выше моего понимания! Юбчонки должны быть на девчонках!

– Фи, Трой! Как вы вульгарны.

Доротея, которой недавно исполнилось сорок, являла собой тип женщины, который любят художники и от которого быстро устают мужья. Пышная, с великолепными темными волосами, уже начинающими седеть, она могла бы позировать великому Рубенсу для образа вакханки. Доротея была натура страстная, увлекающаяся. Однако она не имела привычки глубоко вглядываться в предмет своего увлечения. За Альму, оставленную на ее попечение, она поначалу ухватилась, будто дитя за новую игрушку. Но быстро охладела к совместным занятиям. К чести Доротеи следует сказать, что она приложила большие усилия, чтобы найти подходящую гувернантку.

Так миссис Норидж оказалась в ее доме.

Майор Харрингтон, как всегда, чисто выбритый и подтянутый, сидел на стуле, поглощенный чтением газеты. Правая нога подвернута, левая вытянута. Миссис Норидж догадывалась, что утренний теннис дался майору нелегко.

Вильям Харрингтон охромел восемь лет назад, когда его отряд в Индии попал в засаду вооруженных повстанцев. Будь эта рана нанесена человеком, удар по самолюбию Харрингтона не был бы так силен. Однако майор вырвался из окружения цел и невредим. Он уводил своих людей через джунгли – и, сойдя с тропы, не заметил капкан.

Будучи человеком железной воли и дисциплины, он поклялся, что перебитое сухожилие не изменит его жизнь. С тех пор как Харрингтон ушел в отставку, он занимался своим здоровьем даже больше, чем прежде. Майор плавал, много ходил пешком, ездил верхом и играл в теннис.

Все восхищались его стойкостью. Миссис Норидж была единственной, кто считал, что в попытках победить увечье майор всю свою жизнь подчинил собственному недугу и стал его заложником. Другой человек на его месте хромал бы – и при этом ни секунды не думал о поврежденной ноге. Харрингтон думал о ней ежечасно.

Миссис Норидж держала свое мнение при себе. И с интересом наблюдала, как майор вот уже целую неделю раз за разом проигрывал Трою Питману.

Сам Трой расхаживал по столовой, с нетерпением облизываясь на великолепный порезанный ростбиф, внесенный дворецким.

Наконец появился хозяин. Его сопровождал Марвин Фицрой – пожилой джентльмен, давний приятель сэра Кристофера, соратник по проделкам в Абердинском университете, где оба когда‑то учились.

Седовласый, растрепанный, несколько неряшливый, Марвин обладал мягким обаянием человека, которому все по душе. Вряд ли нашелся бы на свете хоть кто‑нибудь, назвавший Марвина эрудированным или умным. Но зато о нем часто говорили: «Славный друг».

Именно из‑за Марвина Трой Питман оказался в поместье сэра Кристофера. Трой подыскивал себе дом, а Марвин надеялся продать ему свой бессмысленно огромный особняк.

– Прошу к столу! – провозгласил дворецкий.

Зазвенело серебро, полился неторопливый застольный разговор.

– Позвольте налить вам чаю, миссис Норидж, – галантно предложил Марвин.

– Благодарю, мистер Фицрой.

Старик завел с Эммой беседу о тех местах, где ей доводилось бывать. Майор Харрингтон притворялся, будто не слышит их. Гувернантка за общим столом! И имеет наглость поддерживать разговор на равных с джентльменами! Похоже, из присутствующих лишь у него одного есть представления о приличиях.

Однако майор держал свое мнение при себе. Как и все остальные, Харрингтон полагал, что сэр Кристофер имеет право на любые чудачества. Старику не стали бы возражать, даже вздумай он посадить за стол свинью в жилетке.