Что дальше, миссис Норидж?

Гленна непонимающе уставилась на гувернантку:

– Это еще зачем?

– Убийца мог искать тайники.

– А‑а‑а‑а… Нет, все было на своих местах. Видать, ему хватило того, что он сграбастал и унес.

Гленна требовательно протянула раскрытую ладонь, и миссис Норидж вложила в нее шестипенсовик.

 

3

 

Прогулявшись по городу и побеседовав кое с кем из знакомых, миссис Норидж в общих чертах составила картину жизни покойного.

Джейкоб Кармоди был сыном зажиточного фермера. После смерти отца ферма перешла к нему. Джейкоб, однако, не осел на хозяйстве, как все ожидали, а продал наследство и купил небольшой двухэтажный дом в восточной части Эксберри. Дом стоял особняком, от ближайших соседей его отделяли узкие проулки. Задний двор, широкий и просторный, Кармоди приспособил для рубки мяса. Сюда с утра привозили и сгружали овечьи туши, иногда – коровьи. Случалось и свинье висеть на крюке, а вот птицей Кармоди не торговал.

В шесть утра двое нанятых им мясников распахивали ворота и встречали подводы с грузом. Вскоре над разделанными тушами начинали роиться тучи мух и поднимался густой тяжелый запах. Привлеченные им собаки слонялись за забором, высунув языки. Кровь мясники собирали и продавали всем, кто желал вылечить сухотку: ходили слухи, будто нет лучше средства, чтобы остановить кашель.

Все шло в дело: копыта, уши, жилы, хрящи, обрезки… Покупателей побогаче ждало парное мясо, и спрос на него был отличный. С утра сюда тянулись жители окрестных домов, вечером заявлялись бедняки: остатки Кармоди по летнему времени распродавал подешевле – все равно испортится за ночь.

Сам Джейкоб не занимался разделкой. Он лишь коптил и солил мясо в другой части двора. Благоухающая грудинка в свой черед оказывалась на прилавке.

Гувернантка выяснила, что мясников, нанятых Кармоди, задержали первым делом, но быстро отпустили: отыскались свидетели, подтвердившие, что ночь убийства они провели в доме своего приятеля. У того рожала жена, и бедняга нуждался в дружеской поддержке. Поддержали так хорошо, что уснули прямо там же, за столом, и даже крики новорожденного и ругань молодой мамаши их не подняли.

Кармоди обосновался в городке чуть больше года назад. И сразу показал себя благочестивейшим из прихожан.

 

– Поверить не могу, что именно на Джейкоба обрушилась ярость этого душегуба, – сказал гувернантке преподобный Бортрайт. – Воистину благодетельный человек! Щедро жертвовал на помощь обездоленным. «Всегда есть время для добрых дел», – так он часто повторял. Ох, бедняга, бедняга… В последний раз мы с ним говорили о Рут Кармоди. Это вдова его отца. Она долго жила одна, и характер у нее не сахар. Миссис Кармоди стала совсем слаба. Места в доме Джейкоба было немного, однако он сказал мне: «Я должен позаботиться о мачехе, пусть даже она была ко мне не слишком добра. Она будет жить под моей крышей, это мой долг». Истинный христианин! Какая потеря для нашего сообщества!

А Гленна высказалась о Кармоди так:

– Мясо я у него брала изредка, но ни разу меня не обвесили! Уж если за такое не берут в рай, то я и не знаю, что еще Господу нужно.

 

С модисткой Эффи Прист, знавшей обо всех горожанах больше, чем они сами о себе знали, Эмма Норидж разговорилась по душам. Эффи была деятельна и любопытна. Если ее разговорчивость многие сочли бы недостатком, тот вполне искупался наблюдательностью миссис Прист и живостью ее ума.

– Джейкоб был святоша, – сказала она, презрительно поведя плечом. – Ну, знаете, из тех, кто никогда не изменит жене, но и жену за измену никогда не простит. Понимаете, о чем я? Всего год как в Эксберри, а преподобный Бортрайт уже лобызает его в обе щеки, точно старого друга. Смешно было наблюдать, как он каждое воскресенье семенит в церковь. Личико румяное, как у девушки! И эдак размахивает своими короткими ручками. Не пропустил ни одной проповеди. Очень уж Кармоди хотел стать здесь своим. Пыжился, из кожи вон лез… Но в его лавке и правда не обвешивали, – признала она. – И не пытались подсунуть тухлятину вместо свежей вырезки. Однажды я своими ушами слышала, как Джейкоб изрек, что его душа утешается благочестием и неотступным следованием Божьим заповедям.

– Довольно выгодный подход, если торгуешь таким же товаром, как твой сосед, – задумчиво сказала миссис Норидж.

– Что вы имеете в виду?

– Кроме баранины Джейкоб Кармоди успешно продавал себя. Свою доброту, отзывчивость и щедрость. У кого вы скорее купите мясо – у пьяницы, поднимающего руку на жену, или у богобоязненного христианина?

Эффи пожала плечами:

– У кого товар свежее, у того и куплю.

– А тот мясник, что торгует на соседней улице? Кевин Брукс?

– Неотесанный грубиян, – отрезала Эффи. – Гоняет свою бедную супругу так, что та словечко боится вымолвить. А ведь она могла бы мизинцем его перешибить! Мясо у него с утра лежит нарубленное, а чтобы при тебе тушу разделали – ни‑ни. К себе на задний двор он никого не пускает. С появлением Кармоди покупателей у Брукса стало куда как меньше. По слухам, он сильно пьет. Но отчего вы о нем расспрашиваете?

– Пытаюсь разобраться, кто в городе был сильно обижен на Кармоди.

Эффи Прист округлила глаза:

– Уж не думаете ли вы, что Душегуб – из Эксберри?

– Преступник знал, что кроме хозяина в доме никого не будет. А ведь внизу могли бы ночевать мясники – за лавкой достаточно места… В то, что Кармоди хотели ограбить, я тоже не верю.

– Отчего же?

– Лавке всего год. Откуда взяться большим доходам? Нет‑нет, я подозреваю, Кармоди больше тратил, чем получал.

– Грабитель‑то мог об этом не знать, – заметила Эффи.

– Верно… Так что вы думаете насчет обиженных на добродетельного мистера Кармоди?

– Сказать по правде, таких людей всего двое. Первый – тот самый Кевин Брукс. Если кто и способен был перерезать горло Кармоди, так это он.

– А второй?

– Мясник, которого Кармоди недавно выгнал за кражу. Его прозвище – Ржавый Руди.

 

4