Чужая ноша

В домике за столом сидел совсем молодой парнишка – лет шестнадцати‑семнадцати, вряд ли больше, и это Полину очень расстроило. Она терпеть не могла дел, где фигурировали подростки и дети, это всегда дополнительные сложности с психологами и разными формальностями.

– Можете выйти, – сказала она охранявшему задержанного бойцу.

– Но…

– Он же в наручниках. Я справлюсь. – И боец, пожав плечами, вышел, попутно сообщив:

– Я на крыльце.

Когда за ним закрылась дверь, Полина, сев напротив парня, посмотрела ему в лицо:

– Ну что, воин? Пострелял? Знаешь, сколько суд даст за такие выходки?

– Я не убил никого, – огрызнулся парень, и Полина поняла – нет, не боится.

– А хотел?

– Нет…

– Тогда зачем стрелял?

– А вы не стреляли бы? – снова огрызнулся он. – Кто‑то в домик ломится, мало ли…

– Тебя же предупредили – работает ОМОН, что непонятно?

– А вы всегда на слово верите? Вот будут к вам в дверь ломиться, скажут – ОМОН, вы и откроете, что ли?

– Ну, за ружье точно не схвачусь. Разрешение есть, кстати?

– Это батино, он охотник, у него и разрешение, и билет охотничий.

– Ладно, разберемся. Давай к формальностям. Меня зовут Полина Дмитриевна Каргополова, я следователь по особо важным делам. А ты? – Она придвинула протокол.

– Куличенков Даниил Михайлович, – буркнул парень.

– Лет сколько?

– Семнадцать.

– Как оказался на этой базе отдыха?

– С батей на охоту приехали.

– Охотничий сезон давно закрыт.

– Ну… – Парень умолк, глядя в пол.

– Кто еще с вами на охоту приехал?

– Друзья батины.

– Имена, фамилии есть у друзей?

– Да у них и спросите, чего я‑то сразу?

– Давай‑ка, Даниил Михайлович, не будем усугублять твое положение хамством, хорошо? Я и у них спрошу, когда время придет. Сейчас с тобой разговариваем. Не наматывай себе срок больше, чем можешь получить.

– Срок?! Да за что?! – взвизгнул парень, вставая со стула, но Полина, подняв глаза от протокола, негромко велела:

– Сел на место. Быстро, я сказала. Истерики будешь папе закатывать. На вопрос отвечай.

– На какой?

– Кто неделю назад стрелял в дальнобойщиков на трассе?

– Это не я! Меня там в этот раз не было вообще… – И парень умолк, в испуге округлив глаза и приоткрыв рот.

– В этот раз не было, а в какой – был? – ровным тоном продолжала Полина, в душе радуясь, что опера не ошиблись и, похоже, извиняться перед невинными людьми ей не придется, а дело об убийствах на дорогах наконец‑то сдвинется с мертвой точки. – Давай‑давай, Даниил, рассказывай. Чем больше выложишь, тем меньше получишь. Тут так – кто первый рот открыл, тот и выиграл.

Парень вдруг уронил голову на стол и заплакал:

– Я… я не хотел… я не знаю ничего… батю спросите…

– И батю спрошу, но пока давай‑ка с тобой разберемся. Тебе совершенно ни к чему строить из себя героя и играть в молчанку. Мы не на фронте, я не фашистка и ты не партизан. Смотри – вы убивали и грабили абсолютно мирных, ни в чем не виновных людей только ради наживы, ведь так? Вы забирали деньги, ценности, товары из фур. Какая цель была у вашего мероприятия? Деньги? Не многовато ли убитых ради вашей красивой жизни? – Она чуть наклонилась и дотронулась до волос рыдающего на столе парня. – Даня… ведь мама наверняка так тебя зовет?

– Она… умерла… семь лет назад… – прорыдал тот.

– Сочувствую. Но она хотя бы не узнает, в какого зверя вырос ее маленький мальчик.

– Если бы она была жива… я бы… я бы никогда…

– Так, все. На вот, вытри сопли, и будем разговаривать как два взрослых человека, – сказала Полина, протягивая парню упаковку носовых платков.

Тот неловко взял ее скованными руками, кое‑как вынул платок и принялся вытирать лицо.

– Наручники мешают, – пробормотал он.

– Привыкай. Ты теперь будешь носить их часто – ты ведь особо опасен, да к тому же оказал сопротивление при задержании, а это только усугубит твою вину.

– Я ведь не убил никого… наверное…

– Наверное? – Полина снова подняла глаза от листка и посмотрела в заплаканное лицо парня.

– Ну, я не уверен… понимаете, там ведь… ну, когда стрельба начиналась… там же не разобрать, кто попал, кто нет… я вообще всегда с закрытыми глазами стрелял…

– Боялся, значит?

– Боялся, – шепотом признался он, облизывая губы. – И убить боялся, и батю боялся, что заметит и накажет…

– Суровый, выходит, батя у тебя?

– Да… мама от него ушла, когда я маленький был, мы в другом городе жили. А потом, когда… ну, когда мама… он приехал и меня забрал сюда. Чтобы не в детдом, понимаете?

«Наверное, это та ситуация, когда лучше бы в детдом», – вздохнула Каргополова про себя.

– Он тебя бил? – спросила она вслух, и Даниил вздрогнул:

– А то… с первого дня, как забрал… всегда говорил – это для твоего блага, чтоб ты человеком вырос…

«Что‑то не так пошло… или понятие о человечности у твоего отца сильно разнится с общепринятыми», – снова вздохнула Полина.

– Ладно, Даня, давай продолжим. Когда ты лично впервые участвовал в нападении на фуру?

– Да я всего три раза…

– То есть в половине налетов участвовал, как я понимаю?

– Не знаю… меня только в последний раз не взяли, я ногу повредил немного, быстро бежать не мог, батя решил, что я им помешаю.

– Кто, кроме твоего отца, принимал участие в нападениях?

– Я фамилий не знаю, – сразу сказал Даниил. – Честное слово, не знаю, только клички – Меченый, Огонек и Царица. Меченый за главного был…