Чужая ноша

Судебную психиатрию Анфиса выбрала не случайно и не потому, что выросла в семье психиатров. С первого курса ее мутило от препарированных трупов, позже – от проводимых на цикле оперативной хирургии манипуляций. Терапия вообще казалась каторгой. Зато вот в группе она оказалась единственной, кому не было страшно заходить в здание психоневрологического диспансера и оказываться в большой общей комнате, где проводили свободное время пациенты. Ее не пугал вид палат, запирающихся снаружи специальными ключами, решетки на окнах и бродившие по коридору люди с пустыми взглядами и навязчивыми монотонными движениями. Она могла подолгу слушать бредовое бормотание, умело вычленяя из него то, что необходимо для постановки диагноза. Надо ли говорить, что студентку Жихареву сразу заметили на кафедре вовсе не из‑за фамилии…

Родители не вмешивались в процесс ее учебы. Но Анфисе их вмешательство не требовалось, она училась отлично, преодолевая временами то, что казалось ей невыносимым. Она понимала, что без большинства предметов просто не обойтись, знать основы необходимо врачу любой специальности, потому зубрила ночами и умудрялась сдать экзамены на «отлично». Красный диплом не был самоцелью, но хотелось все‑таки иметь какой‑то козырь при поступлении в ординатуру.

В редкие свободные минуты Анфиса увлеченно читала все, что попадалось по судебно‑психиатрической практике, даже статьи на английском, которым владела неплохо. Ее все больше увлекали темные коридоры мозга убийц, в которых рождались порой весьма изощренные в своей жестокости преступления. Она хотела понять, можно ли как‑то распознать таких людей на раннем этапе и каким‑то образом воздействовать на их психику, чтобы предотвратить возможное преступление. За таким совсем не развлекательным чтением Анфиса могла проводить ночи напролет, даже если назавтра нужно было с утра ехать в институт или на практику.

Кроме того, Анфиса старалась как можно меньше оттягивать на себя родительское внимание, которым сейчас полностью владела младшая сестра Олеся.

Впрочем, так было с момента ее рождения. Анфисе исполнилось восемь, когда у нее появилась младшая сестра, и она почти сразу почувствовала ответственность – ведь теперь ей нужно было помогать маме, а когда Олесе исполнилось три, почти все заботы о ней легли на плечи Анфисы. Она водила сестру в детский сад – все равно он находился по дороге в ее школу, так зачем маме или папе делать крюк перед работой. Она же забирала ее вечером, потому что это было весело и как бы выделяло ее среди подружек – у тех были старшие братья и сестры, а у Анфисы – младшая.

Анфиса научилась варить кашу так, как нравилось Олесе, и только ее кашу девочка теперь предпочитала по утрам в выходные. Она заплетала сестре тонкие волосы в косички, читала ей книжки на ночь, обрабатывала разбитые в кровь коленки и защищала от обидчиков.

Когда Анфиса поступила в институт, времени на сестру ожидаемо стало намного меньше, и родителям пришлось несладко. Характер у младшей дочери оказался совершенно не таким, как у Анфисы, уже в пять лет казавшейся абсолютно взрослым и разумным человеком. Олеся была взбалмошной, капризной, если чего‑то хотела – добивалась любыми средствами, вплоть до истерики в магазине с катанием по полу или угроз уйти из дома.

Тамара Андреевна хваталась за голову – прежде у нее и в мыслях не было, что младшая дочь вырастет настолько избалованной и не терпящей вообще никаких критических замечаний. Она не хотела учиться, ничем не увлекалась, предпочитала пропадать где‑то до позднего вечера, дружила с компанией сомнительных, по мнению родителей, ребят, а к тринадцати уже вовсю гуляла с мальчиками.

Анфиса пыталась как‑то повлиять на сестру, но тут вмешался отец:

– Ты живешь свою жизнь, а она должна жить свою, даже если нам всем эта жизнь кажется неправильной.

– Папа, но тебе не кажется, что Олеся вот‑вот сделает тебя дедушкой? – осторожно поинтересовалась Анфиса во время очередного такого разговора, и Леонид Николаевич только отмахнулся:

– Значит, таков ее выбор.

– Я не понимаю… такое впечатление, что тебе вообще все равно, что она делает и как живет. Папа, так ведь нельзя!

– По‑твоему, можно только так, как ты? У каждого человека свой путь, Анфиса.

– Но если мы видим, что этот путь неправильный, что в конце его пропасть – мы что же, должны молча смотреть, как человек движется к катастрофе? – возразила она, не соглашаясь со словами отца.

– Если ему суждено упасть, он непременно упадет, даже если ты будешь его удерживать. А если не суждено – он остановится и развернется в обратную сторону.

Поняв, что спорить бесполезно, Анфиса перестала заводить такие разговоры с Леонидом Николаевичем.

Но и мать ее тоже не поддержала, встав на сторону отца:

– Не трогай сестру. Потом она будет обвинять нас в том, что мы ей что‑то запретили.

– То есть вы боитесь каких‑то предполагаемых обвинений? А тебе не приходило в голову, мама, что Олеся в любом случае станет обвинять вас – будет в ее жизни все хорошо или плохо? Вы будете виноваты, что все разрешали и ничего не запрещали, неужели ты не понимаешь?

Но все эти слова натыкались на непроницаемую стену, и в конце концов Анфиса отступила – делайте как хотите.

Олеся теперь ее игнорировала, не приезжала в гости, не звонила, делала вид, что сестры не существует. Она почему‑то считала, что Анфиса предала ее, когда стала студенткой и не смогла уделять столько внимания, как прежде. Никакие попытки поговорить с сестрой и что‑то ей объяснить успеха не имели, и Анфисе пришлось принять и это.

К третьему курсу института у Анфисы появилась собственная квартира – умерла бабушка, мать Тамары Андреевны, и ее большая квартира в центре по завещанию досталась внучкам. На семейном совете было решено квартиру продать и купить две меньших, для девочек.

Анфиса с этим согласилась сразу, а вот Олесю тогда никто не спросил, и спустя несколько лет она, конечно, предъявила претензии родителям – ее квартира находилась в Новых Черемушках, а Анфисина – в Хамовниках, и сестра требовала как‑то уровнять эту, по ее мнению, вопиющую несправедливость. И никакие доводы отца о том, что ее квартира была отремонтирована за родительский счет для живших там квартирантов, а Анфиса свою ремонтировала сама, да и досталась она ей далеко не в лучшем состоянии, на Олесю не действовали. Она была очень трудным подростком, договориться с которым не мог никто.

Возможно, это удалось бы Анфисе, но тут родители оказались непреклонны – не лезь и займись своей жизнью. Анфиса поняла, что все ее попытки хоть как‑то влиять на Олесю будут восприняты в штыки не только капризной и избалованной сестрой, но и отцом с матерью, а потому сделала то, что казалось ей единственно возможным в сложившейся ситуации, – отступила.

У нее сразу после окончания ординатуры появилась собственная семья, и родителям выбор дочери нравился – или они поступали с ней так же, как с Олесей, то есть просто не мешали делать то, что она хочет, даже если это неправильно.

А это и было неправильно, как выяснилось позже. Но даже поговорить об этом Анфисе оказалось не с кем.

 

Полина