Дела Тайной канцелярии

Конечно, князь больше бы обрадовался, пойди однокашник на военную службу. Ведь если бы Афанасий пожаловал к нему в чине пусть и полковничьем, но обычным военным, вряд ли дождался бы кофе и воспоминаний о юности. А может, и вообще дальше личного секретаря его не пустили бы.

Его светлость тем временем, не высказав ни смущения, ни нервозности, сел в кресло и сложил ногу на ногу.

– Да‑да, – проговорил он с улыбкой, – понимаю, ты, Афанасий, теперь человек занятой. Так что давай сразу к делу. Зачем ко мне пожаловал? Хотя, дай угадаю. Это из‑за того преглупейшего инцидента, что случился на ассамблее твоего сиятельного начальника? Ко мне имеются вопросы? Задавай, отвечу. Помочь следствию – мой первейший долг. Хоть на праздновании я и не присутствовал.

– Вот это и интересует, – проговорил Афанасий. – Почему? Вы сослались на некоторые важные дела.

Князь едва заметно поморщился.

– Ах, не стоит такого говорить о новом фаворите, да еще и на такой должности, к тому же его подчиненному… Но я тебя хорошо знаю и буду откровенен: личность господина Шувалова симпатий у меня не вызывает. Падок на лесть и роскошь, а как попал в милость к государыне нашей благодаря стараниям своего братца, так и вовсе нос задрал. И ассамблею эту он затеял, чтобы вдоволь накичиться высочайшей милостью, желал показать себя со всех сторон. А мне не интересны его гордыня, сусальное золото и дутая роскошь. Ведь, ну сам же понимаешь, Андрею Ивановичу этот… индюк и в подметки не годится. Шпион и соглядатай ваш Шувалов хороший, не спорю. Но этого недостаточно, чтобы возглавлять государственный сыск. Дай бог, чтобы я ошибался, конечно, – добавил князь и прищурился, – но в восхвалениях я участвовать не буду.

– Что ж, благодарю за откровенность, – наклонил голову Афанасий.

– Я человек прямой и своих антипатий не скрываю. Граф Шувалов не на своем месте, но не мне это решать. Да и не убивать же его за это, в самом деле. – Куракин пожал плечами и указал на чашки: – А что же ты не пьешь? Не любишь кофий? А может, коньячку, а? Уже и время обеденное. Уважаешь коньячок, дружище?

Афанасий покосился на Владимира. Тот замер навытяжку и старательно смотрел в пол, но колдун знал, что черт изо всех сил нюхает и слушает.

Но даже Афанасий своим человеческим нюхом уловил знакомый по ассамблее запах коньяка. Видимо, князь успел угоститься еще до обеда.

– Не откажусь, – хлопнул себя по колену колдун, – я прежде пробовал, да не распробовал.

Князь позвонил в колокольчик, и графин появился на столике настолько быстро, будто слуга специально поджидал с ним за дверью.

– Так я удовлетворил твое любопытство? – проговорил князь, грея в руках свой бокал.

– Не совсем. – Афанасий сделал глоток и снова покосился на Владимира. – Еще я хотел о графе Шевелькове спросить. Как думаете, есть у него интерес графа Шувалова со свету сжить?

Князь заметно оживился:

– Прямого вроде и нету. Но Шевельков сам по себе дрянь человек, сплетник, игрок. И самое главное, завистник. Сам и мечтать не может ни о милости государыни, ни о должности хорошей, поэтому любой, кому сопутствует успех, почитай, его кровный враг. А как ему приглашение не пришло, то и обидеться мог крепко.

– Так крепко, что колдуна с чертом нанял обидчика кончить?

– Так, – князь скрестил пальцы. – Но лично я считаю, что ума бы у него на такое не хватило, разве что надоумил кто. И да… – протянул он, – если желаешь выслушать мой совет…

– Желаю, ваша светлость.

– Тогда сходи‑ка лучше к князю Голицыну. Побеседуй с ним.

– А что такое? – Афанасий поднял брови. Голицыны – родственники Куракиных. Интересное дело.

– А такое, что собирались они с супругой и дочерью на ассамблею. Да в последний момент передумали. Будто бы заболели всей семьей. Но я их вчера в театре видел. Может, оно, конечно, и полегчало им. А может, их предупредил кто… что не надо к Шуваловым в гости являться.

 

Когда Афанасию наконец удалось покинуть гостеприимного князя, уже вечерело. На Петербург спускались сумерки, и колдун остановился в задумчивости. А потом велел черту:

– А ну‑ка наклонись.

Тот послушно склонил башку, и Афанасий дыхнул ему в лицо.

– Чем пахнет?

– Коньяком, хозяин.

– Понятно, что коньяком, я не о том! Скажи, тот ли это коньяк, что был на ассамблее?

– Тот же, – уверенно подтвердил Владимир.

– Во! Я сразу по запаху узнал, хотя у меня нюх обычный, человеческий. Понимаешь, что это значит?

– Никак нет.

– И я нет. Кроме того, что князь Куракин угощается тем же коньяком, что и граф Шувалов. Может, это и ничего не значит… Но спросить надо будет, откуда они его берут, коньяк этот. Вот что, время не позднее. Давай‑ка к Голицыным наведаемся. Вдруг и примут. А то завтра еще три визита.

Князь Голицын на удивление появился почти сразу же, стоило Афанасию назваться. Но на его лице не было и намека на радушие, с каким казенного колдуна приветствовал князь Куракин. Впрочем, Афанасий и насчет последнего не слишком обольщался.

– У вас, господин Репин, есть ровно десять минут, чтобы задать свои вопросы, – без обиняков проговорил князь.

– Благодарствую, что уделили время, – вежливо поклонился Афанасий. – Тогда сразу и спрошу. Вы ведь собирались на ассамблею к его сиятельству графу Шувалову. Однако, сказавшись больным, не поехали. Не могли бы вы рассказать, чем же занедужили?

Лоб и щеки князя покраснели.

– Вот что, – тихо проговорил он. – Это никак не ваше дело, господин старший колдун Тайной канцелярии. Я, знаете ли, не люблю ищеек. И к начальнику вашему собирался исключительно из уважения к брату его. Но вам я уважения выказывать не обязан. И принял лишь потому, что имеете на руках приказ ее величества. Так что если вам есть что мне предъявить – приходите с солдатами. А коли нечего – так идите с богом и на порог ко мне более не являйтесь. Понятно?

– Да понятно, как тут не понять, – развел руками Афанасий, – тогда извините за беспокойство.

Он обернулся к Владимиру:

– Пойдем.

 

Они вышли на улицу. Уже совсем стемнело, и мороз крепчал.

– Ну что же? – спросил Афанасий черта. – Учуял что интересное?

– Ничего такого. Фамильяр сильный, весь дом им провонял. Не она.

– Не та чертовка?

– Никак нет. Та посильнее меня, конечно, но тут меня ажно к полу придавило.