Дела Тайной канцелярии

– Ваше сиятельство, вы ведь не похвалить меня совместно с колдуном и чертом заявились? Давайте не будем тянуть кота за… хвост, – немного подумав, закончил он максимально прилично: граф все‑таки. – Я арестован, несмотря на описанные вами заслуги?

– Да что же ты, Афанасий Васильевич, побойся бога! Я ж обещал тебе награду, а не арест. Хлопотал за тебя… ух… живота не жалел, как угорелый весь день носился. Поэтому ничего тебе не будет, все черт твой учинил, дерзкий и непослушный, а ты ж болезный лежал, пока он своевольничал. По тебе и разбирательство уже закрыли. Черт на допросе подтвердил, что приказывал ты лишь следить и доложить в Канцелярию. Так что и взыскания не последует, и при должности своей ты останешься.

– Выходит, черта моего наказывать будут? Он во всем виноват?

Ситуация складывалась даже хуже, чем ожидал Афанасий. Куракин – человек видный и важный, и родня с друзьями у него в самых верхах. Глупо было бы ожидать, что они оставят это дело и не будут требовать возмездия и крови. Но колдуна начальнику удалось выгородить, а черт… Кому есть дело до чужого черта?

– Ну а как, Афанасьюшка, – развел руками Шувалов, – сам же знаешь. Кто‑то должен за преступление ответить. Да и черт твой доложил, что князь сдаваться собирался. Вот только чертовку свою к тебе прежде отправил. Но и в этом случае обязан был твой Владимир князя арестовать и в Канцелярию доставить. Или сам явиться с докладом, а нападать никак не смел. Он прекрасно осведомлен, что за это положено.

После слов Шувалова полная картина произошедшего мигом сложилась в голове Афанасия.

– А чертовку‑то допросили? – спросил он.

– Со всем пристрастием. Но она лишь выполняла приказы князя. Ни зачем, ни для чего – то ей неведомо.

– А Владимир? Он‑то точно знает! Ведь смертное истязание – это не наказание вовсе, это смертная казнь! Убьете его – и правда исчезнет вместе с ним.

Шувалов отвел глаза.

– Все это я, голубчик, понимаю. Но ничего поделать не могу. Не всесильный я, а благоволение царское сегодня есть, а завтра нету его. И как? Пиши пропало… Куда мне против Куракиных тягаться? К тому же мне милостиво позволили укрыть тебя от ареста и оставить при должности… В общем, дело решенное, и дальше хода ему не будет. Организовавший покушение князь Куракин мертв, а черт твой совершил преступление и заслужил смертное истязание. На этом точка. … Но вот если бы твой чертяка наказание это каким‑то чудом пережить смог… Ты же знаешь, дважды казнить у нас не принято… Уж тогда бы допросить его пришлось и, глядишь, какие‑то подробности бы всплыли… Но это, к сожалению, невозможно… Не бывает таких живучих чертей.

– Не бывает… – задумчиво повторил Афанасий.

– И чудесами Господь нас не балует, – зачем‑то добавил граф.

– Верно, – согласился Афанасий.

– Поэтому тебе, Афанасьюшка, нового черта выдадут. Вот, изволь, хотя бы этого, – Шувалов простер руку к вытянувшемуся за спиной Иннокентию. – Ты его знаешь, и черт этот послушный и исполнительный. Да и посильнее будет. А пока подпиши бумаги, голубчик. Здесь распоряжение о назначении смертного истязания. Самолично я к тебе явился, потому что заслуга твоя в деле спасения моей жизни воистину велика. Очень важно, чтобы ты подписал и по бумагам все гладко вышло. Вот и писаря с колдуном потому с собой взял, чтобы и свидетель был, и протокол оформить, как я тебе правильно все объяснил.

 

 

Глава 8

Заговор, часть 4. Смертное истязание

 

 

Двух дней, которые Афанасий с трудом выторговал у начальства, ссылаясь на то, что иначе не переживет ломку, для восстановления сил совершенно не хватило. Но Петр не жалел знаков и отваров, тем более что его единственного Афанасий посвятил в свой план: без помощи чародея было никак не обойтись. Вот тогда и пригодились триста рублей, что давал Куракин за голову дотошного следователя. Увидев весьма внушительную сумму, Петр Стригунов не только поклялся молчать, но и с жаром принялся помогать, тем более что ничего незаконного Афанасий делать не собирался.

Почти ничего.

Внутри булькало. От чародейского зелья во рту стоял горький пряный привкус, но Афанасий ощущал в теле почти прежнюю силу и легкость. Жаль, эффект от зелья временный, и платить за него потом придется дорого. А еще нестерпимо жгло кожу, а нутро горело и болело так, будто колдун на ужин съел горсть самого жгучего перца. Но это не его чувства. Это отголоски страданий чертяки. И на них можно не обращать внимания.

Пока.

…До окна кабинета его сиятельства оставалось рукой подать. Афанасий добрался до нужного здания по крышам и перепрыгнул на широкий карниз, опоясывающий фасад, со стоящего напротив особняка. Всего‑то оставалось – подтянуться и забраться внутрь. Окна не запирались: кому придет в голову вломиться в Канцелярию? Тем более что внутри дежурит сильный канцелярский черт. Сейчас дежурный должен быть в другом крыле, у черного хода: нет у канцелярских чертей права соваться в кабинет начальства без веской причины. А от кабинета его сиятельства до чертячьей, где заперт Владимир, можно спуститься по черной лестнице. Афанасий понимал: шансов, что дежурный черт не почует его присутствия, нет, но если тихо проскользнуть в кабинет, а потом, собрав все силы, промчаться по лестнице, то он успеет добраться до чертячьей раньше, чем до него самого доберется дежурный чертяка. А там – подчинить его Кровью колдуна и посадить в соседний с Владимиром алатырь дело нехитрое. Без присмотра колдунов канцелярские черти ленились и на дежурстве, бывало, просто спали в укромном уголке, не тратя сил на положенные обходы внушительного по размерам здания. Так что, если повезет и на дежурстве окажется Казимир или, еще лучше, известный своей ленью Емельян…

Афанасий поднялся на цыпочки, отворил створку окна кабинета, подтянулся и… уперся взглядом в смотрящего на него в упор Иннокентия. Глаза черта поблескивали в полутьме.

Афанасий вздохнул и протянул руку.

– Чего зыркаешь? Помоги забраться, – велел он. Чертяка, поколебавшись всего миг, подхватил колдуна и втянул в кабинет.

И встал по стойке «смирно», уставившись в пол, без сомнений ожидая от начальника разъяснения.