Демон скучающий
– Да.
Гордеев всё‑таки потянулся за третьей сигаретой, но… нашёл в себе силы отказаться от идеи покурить ещё.
Вероника считалась взбалмошной и непредсказуемой девчонкой, но при этом – цепкой и внимательной журналисткой, умеющей докапываться до скрытых смыслов и замечать то, мимо чего проходили все остальные, в том числе – полицейские. Не будь она профессионалом, Гордеев никогда в жизни не стал бы выгораживать её перед коллегами, а приходилось, и не стал бы прислушиваться к её словам, как сейчас.
– Что ты хочешь посоветовать? – спросил он совсем другим тоном.
– Я внимательно перечитала все интервью, которые Абедалониум дал перед выставкой, особенно самое большое, которое вышло у нас. И знаешь, какую картину он особо упомянул, помимо «Демона скучающего»? «Мальчика нет». Его самое большое интервью занимает четыре страницы, а упомянуты всего две работы. Причём, если о «Демоне» Абедалониум не мог не сказать – это его самая известная картина, то вставку о «Мальчике» он явно сделал специально. Ему задали вопрос о частной коллекции, о новых полотнах, но Абедалониум говорит о них вскользь и тут же подробно рассказывает, как работал над «Мальчиком»: что лишился вдохновения, отправился путешествовать по области и был потрясён развалинами одной старой усадьбы. Улавливаешь?
– Интервью я ещё не читал.
– Я знаю, что не собирался.
– Теперь прочитаю, – пообещал Никита.
– Не мучай себя, – махнула рукой Вероника. – Главное я тебе рассказала.
– О какой усадьбе идёт речь?
– Куммолово.
– Никогда не слышал.
– Только не думай, что тебе удалось меня удивить.
– Где находится?
– Поищи в Сети.
– Ладно, поищу. – Никита помолчал. Затем перевёл взгляд на выходящих из здания журналистов и прищурился: – Хочешь сказать, Абедалониум затеял скандал, чтобы сдать нам высокопоставленного педофила?
– Ты полицейский, тебе виднее, – мгновенно отозвалась девушка. – А ещё – чтобы привлечь внимание к выставке. Ты не представляешь, что сегодня творится в «Манеже».
– Была там?
– Если бы не журналистский «вездеход» – до сих пор стояла бы в километре от входа.
– Ну, а так ты в шести километрах.
– В пяти с половиной.
– Боже, какая точность.
– Я ведь журналистка, а не опер. Точность – мой хлеб.
– Ты прикольная. Наверное, поэтому на тебя злятся, но всегда прощают.
– Наверное. – Вероника помолчала, а затем очень серьёзно спросила: – Гордеев, ты его достанешь?
– Эпштейна[1] же достали, – ответил Никита, которому очень хотелось, чтобы и у него получилось.
– Обещаешь?
– Будешь приставать – на Соловки сошлю.
– Я там уже была.
– Не путай туризм с эмиграцией.
* * *
– Итак, всё началось с того, что тринадцатого числа, в четверг, в «Манеже» открылась персональная выставка Абедалониума…
– У нас в «Манеже»? – уточнил Вербин.
– В Питере, – ответил Крант. – В Питере тоже есть «Манеж».
– Почему там?
– Ну, построили его там. На Исаакиевской площади.
– Я имел в виду, почему там выставку проводят?
– А почему нет?
Некоторое время мужчины с таким недоумением смотрели друг на друга, что Аде пришлось взяться рукой за подбородок, чтобы не засмеяться в голос.
– Абедалониум родился в Питере, – сообщил Даниэль.
– Ну, допустим, – протянул Феликс.
– Поверьте, я знаю, что говорю.
– Я не ставлю под сомнение ваши слова, извините. Просто какое‑то недопонимание.
– Значимые культурные события не обязательно должны происходить в Москве.
– Я догадываюсь.
– Абедалониум любит Санкт‑Петербург и был уверен, что город с радостью его примет. Так и получилось. Когда я сообщил, что знаменитый на весь мир художник хочет устроить свою первую персональную выставку именно у нас, все безумно обрадовались. И честно говоря, я давно не видел такого энтузиазма: и в правительстве, и в «Манеже», и даже, гм… в творческой среде… Даже в ней, да…
Уточнять, что в творческой среде энтузиазм был выражен, мягко говоря, слабее, не требовалось.
– Подготовка шла своим чередом. Мы разработали концепцию оформления залов, последовательность расположения картин, свет…
– Простите, что перебиваю: всё это время Чуваев находился в Санкт‑Петербурге?
– Нет, Лёша приехал незадолго до открытия.
– Спасибо. – Феликс сделал очередную пометку в записной книжке. – Ещё раз извините и, пожалуйста, продолжайте.
– Конечно. – Даниэль выдержал короткую паузу, но вовсе не для того, чтобы вновь собраться с мыслями, а показывая Вербину, что обратил внимание на его невоспитанность, и бодро продолжил: – Подготовка шла идеально. Все работали как нужно и даже лучше, я тихо радовался происходящему, а примерно за неделю до открытия получил предложение о продаже картин.
[1] Джеффри Эпштейн, американский миллиардер, изобличённый в торговле детьми и организации педофильских оргий для высокопоставленных политиков и бизнесменов. «Совершил самоубийство» в одиночной камере после того, как согласился дать показания против влиятельных персон.
