Демон скучающий

– Всех?

– Все я продать не мог, – улыбнулся Крант. – Из шестидесяти полотен, которые выставлены сейчас в «Манеже», тридцать взяты из частных коллекций, двадцать пять – из музеев, и пять – из личного собрания Абедалониума: «Демон скучающий» и четыре абсолютно новые картины, которые до сих пор не выставлялись и не попадали в каталоги. Об этих четырёх полотнах и шла речь. Неизвестный предложил за них шестнадцать миллионов евро.

– По четыре миллиона за картину?

– Да.

Сумма произвела впечатление, однако Вербин решил уточнить:

– Это много?

– Абедалониум художник известный, знаменитый, его действительно высоко ценят, однако считается, что свою главную картину он уже написал – это «Демон скучающий». Картина сделала ему имя, но ни в одной другой работе Абедалониум не достиг такого же уровня. – Крант ехидно улыбнулся и, не удержавшись, добавил: – Если увидите картину, вы, наверное, поймёте, что я имею в виду.

– Увижу, – пообещал Вербин.

– Впечатлениями поделитесь?

– При случае.

– Договорились. – Даниэль пригладил волосы руками. – Так вот, полотна Абедалониума ценятся, но редко преодолевают порог в два с половиной миллиона. Но и ниже миллиона не опускаются.

– То есть предложение было выгодным?

– Невероятно выгодным и щедрым.

– Сопровождалось каким‑то условием?

– Покупатель требовал не выставлять картины.

Феликс знал, что услышит именно такой ответ.

– Если я правильно понимаю, Абедалониум отказался от сделки?

– Лёша попросил ответить, что все коммерческие предложения будут рассматриваться только после выставки. Тогда покупатель попросил передать, что готов приобрести одну картину за десять миллионов. Он дословно сказал так: «Абедалониум знает, о какой работе идёт речь. Десять миллионов. Если уговорите – я удвою ваш процент за свой счёт». – Крант так бурно переживал тот момент, что не удержался и всплеснул руками: – Это было не просто выгодное – это было невероятно щедрое, абсолютно невозможное предложение. Но Лёша и его отверг. Повторил, что разговоры о продаже будут вестись только после выставки.

– Вы спрашивали о причинах такого ответа?

– Лёша настоятельно просил больше к этой теме не возвращаться.

– Он испытывал беспокойство? Волнение?

– Нет. – Крант прищурился. – Пожалуй, нет.

– Странно, – протянул Вербин.

– Почему?

– Вы сказали, что было сделано невероятно щедрое предложение. – Феликс намеренно сверился с пометкой в записной книжке, хотя в этом не было необходимости. – В таких случаях волнение дело обычное.

– А‑а, в этом смысле… – Крант покрутил головой. – Насколько я могу судить, предложение понравилось, но Лёша сказал, что после открытия выставки условия станут намного лучше, и я решил ему поверить.

Судя по грустному тону, за двойной процент толстяк бился как лев, но потерпел поражение.

– Как Чуваев объяснил необходимость отъезда? Вы ведь покинули Питер в день открытия выставки?

– Вот тогда Лёша слегка волновался, – медленно ответил Даниэль. – Он сообщил, что через немецких юристов поступило запредельно щедрое предложение, в котором он по‑настоящему заинтересован. Переговоры предполагалось провести в Москве, а я должен был выступить его представителем.

– Вас не смутило, что Чуваев резко изменил отношение к продаже картин? Всего за несколько дней?

– Во‑первых, к этому моменту выставка уже открылась, картины были представлены публике, и я решил, что произошло именно то, на что Лёша рассчитывал, отказываясь от первого предложения. Во‑вторых, Лёша сказал, что мой процент составит не менее двух миллионов евро. Так что нет, меня ничего не смутило.

– Понимаю. – Феликс позволил себе лёгкую улыбку. – А как Чуваев объяснил вечернюю встречу в промзоне? Вряд ли там могли состояться те самые переговоры.

– На те самые переговоры я бы ни за что не опоздал, – язвительно ответил Крант. – Лёша сказал, что должен познакомить меня с человеком, которому полностью доверяет и который будет вести переговоры вместе со мной.

– В качестве кого?

– В качестве моего советника.

– Выбор места встречи не показался вам странным?

– Лёша сказал, что его друг человек занятой и другой возможности пообщаться до переговоров у нас не будет.

– То есть не смутило?

– Лёша скрывал своё настоящее имя и не любил появляться на людях, – напомнил Даниэль. – Нам и в Питере доводилось встречаться в весьма странных местах. Поначалу меня это настораживало, потом привык.

– Я должен был догадаться, – кивнул Феликс, делая очередную пометку в записной книжке.

– Конечно.

С этой частью рассказа всё стало предельно ясно: колоссальные комиссионные вскружили Кранту голову, и он был готов не задумываясь ехать куда угодно, хоть в промзону, хоть в песчаный карьер. Но Чуваев, в отличие от Даниэля, знал, что «Мальчика нет» вызовет грандиозный скандал. Знал, кого скандал затронет – судя по предложенной за картину сумме, это влиятельный и высокопоставленный человек. Чуваев покинул Санкт‑Петербург, но волнения не испытывал, не сомневался в собственной безопасности, а значит, его заманил в ловушку тот, кому Чуваев безусловно доверял.

Или слепо верил…

– Следующий вопрос очень важен. – Феликс жёстко посмотрел Даниэлю в глаза. – Вы кому‑нибудь раскрывали тайну имени Абедалониума?

– Нет! – возмутился толстяк.

– Пожалуйста, подумайте, Даниэль. Может, это вышло случайно. Или случилась оговорка, которая могла указать на Чуваева? Я повторюсь: учитывая обстоятельства, это очень важный вопрос.

– И ответ на него я уже дал. – Даниэль поджал губы. Насупился. – Феликс, мне была интересна эта мистификация. И мне было очень приятно работать и общаться с Лёшей. Я высоко ценил наше сотрудничество и очень им дорожил. В том числе, как вы понимаете, из меркантильных соображений. Я понимаю, почему вы об этом спросили, и понимаю ваше недоверие, но даю слово: я вёл себя предельно осторожно.

– Вас расспрашивали о личности Абедалониума?

– И не один раз! Когда стало известно, что я веду его дела, я с трудом отбивался от вопросов, но в последние годы их не стало – все поняли, что я никому ничего не скажу.