Демон скучающий

///

 

И даже не пошутил о том, через какое столпотворение предстоит пройти Вербину. Хотя наверняка догадывался, что сейчас творилось у «Манежа» – об этом не забывали упоминать в репортажах. Скандал, пресс‑конференция и, разумеется, ужасная находка в Куммолово подняли интерес к персональной выставке Абедалониума на невероятную высоту. Посетители шли нескончаемым потоком, но первым у «Манежа» их встречал пикет активистов, требующих прекратить демонстрацию «Демона скучающего». Пикет небольшой, но громкий – активисты получили разрешение использовать усилитель и без отдыха призывали петербуржцев отказаться от посещения выставки, стоя под очень большим плакатом с перечёркнутым красными линиями изображением картины.

Но то – активисты.

Людей же было так много, что полиции пришлось огородить часть Исаакиевской площади и запускать любителей искусства в «Манеж» группами, и чтобы попасть внутрь, требовалось отстоять не менее двух часов. Однако Никита дал Вербину номер «волшебного» телефона, позвонив по которому и представившись, Феликс прошёл на выставку через служебный вход. Узнал, что «заместитель директора освободится через четверть часа», поблагодарил за предложенный кофе и попросил показать «Мальчика нет».

И оказался в битком набитом зале. Душном, поскольку вентиляция не справлялась, и шумном, поскольку люди приходили не только посмотреть на скандальное полотно, но и обсудить, действительно ли Абедалониум причастен к исчезновению мальчика? Или это невероятное совпадение? Или Абедалониум знает, кто похитил мальчика, но по каким‑то причинам вынужден молчать? И вообще: куда смотрит полиция? Обсудить всё это можно было где угодно, но рядом с картиной обмен впечатлениями становился особенно эмоциональным. Рядом с картиной, с которой на шумных посетителей «Манежа» смотрел напуганный рыжий мальчишка. Страшно напуганный – это Вербин понял, едва взглянув на полотно. И не согласился со словами искусствоведов и критиков, уверявших, что «Абедалониум мастерски передал владеющий мальчиком ужас». Нет. Абедалониум гениально выплеснул переживаемый ребёнком кошмар на зрителей, но почувствовать это можно было только стоя рядом. Только глядя на картину.

Большое полотно было сознательно затемнено, лишь в центре – голова и плечи рыжего парнишки лет двенадцати. В левой руке свеча, правая опущена. Мальчик смотрит на людей, но не из окна, не с противоположного конца неосвещённой комнаты – он смотрит из подпола. Или из колодца. Да, теперь все знают, что из колодца. И ты понимаешь, что с этим колодцем что‑то не так. Даже не понимаешь – ощущаешь. Всё глубже и глубже ощущаешь, что узкий колодец – это могила. И ты проваливаешься в неё, теряя равновесие здесь – в реальности. Вздрагивая здесь – в реальности. Обжигаешься об огонёк свечи – единственное, что отделяет тебя от мальчика, потому что мальчик смотрит на тебя с Той Стороны. Ведь мальчика уже нет. И прошёл он за грань в таком кошмаре, что зубы начинают стучать. У тебя. В реальности. И тебя потряхивает. И ты смотришь на свечу и вдруг начинаешь верить, что её свет будет гореть мальчику вечно. Начинаешь хотеть этого, потому что свет – это всё, что у него теперь есть.

Всё остальное отняли…

И ты снова вздрагиваешь. И, возможно, делаешь шаг назад, стряхивая наваждение, понимая, что побывал на Той Стороне. Смотришь мальчику в глаза – через пламя свечи – и продолжаешь слышать его рассказ: о том, как он оказался на Той Стороне; о том, что ему пришлось пережить; о том, как он любит тех, кто продолжает его искать. И тех, кто продолжает надеяться.

– Невозможно не почувствовать, да? – очень тихо спросил подошедший заместитель директора «Манежа». Молодой, лет тридцати, мужчина в синем костюме и синей рубашке.

– Требуется вникнуть, – в тон ему ответил Вербин.

– Некоторые боятся.

– Я их понимаю. Это очень страшная картина.

– Если знать подоплёку.

– Если знать подоплёку, она щекочет нервы и вызывает желание поговорить. – Вербин коротким жестом указал на посетителей, и заместитель директора с пониманием улыбнулся. С грустным пониманием. – А если отбросить все мысли о подоплёке, картина навевает ужас. Она ведь показывает Ту Сторону. – Пауза. – Через пламя свечи.

Несколько мгновений заместитель директора молчал, а потом снова неловко улыбнулся:

– Простите моё замешательство, просто… Просто вы не похожи на ценителя. Только без обид.

– Никаких обид, – улыбнулся в ответ Феликс. – Я совсем не ценитель, я просто один из тех ребят, для которых Абедалониум пишет картины.

Замешательство усилилось. И чтобы разрядить обстановку, Вербин протянул руку:

– Феликс.

– Владимир. – Мужчина ответил на рукопожатие. – Как вам выставка?

– Пока я побывал только в этом зале, но впечатление она производит сильное. Вы правы, Владимир, я не большой любитель живописи, не часто выбираюсь на выставки и впервые вижу работы Абедалониума живьём, но хочу сказать, что теперь понимаю…

– Почему он так знаменит?

– Да.

– Всё так, Феликс, каждая работа Абедалониума задевает за живое. Поэтому он всемирно известный художник. – Это определение Владимир произнёс без пиетета, и не равнодушным чиновничьим тоном, а с искренним уважением к мастеру и его работам. – И я уверен, что Абедалониум вскоре сделает заявление, в котором объяснит происходящее. – Владимир внимательно посмотрел на Феликса, надеясь услышать подтверждение своих слов, но был разочарован.

– Мне бы вашу уверенность, – вздохнул Вербин.

– Вы считаете Абедалониума преступником?! – не сдержался Владимир.

Так не сдержался, что привлёк внимание окружающих. На них стали оглядываться любители живописи, что заставило молодого человека кашлянуть и предложить Феликсу пройти «за кулисы».

– Может, кофе?

– Нет, спасибо. – Вербин ободряюще улыбнулся. – Что же касается вашего вопроса, то нет, не считаю.

– Спасибо.

Однако обрадовался Владимир рано.

– Я назову преступником того, на кого укажут неопровержимые улики.

– Понятно. – Молодой человек вздохнул и посмотрел на часы. – Простите, Феликс, но выставка привлекла внимание, к нам потоком идут важные гости, которых мне приходится встречать… – Следующей фразой он явно хотел сообщить о недостатке времени, но неожиданно поменял решение: – Знаете, мы хотим продлить выставку.

– И правильно, – поддержал Владимира Вербин.

– Вы так считаете? А то мы уже наслушались разных… мнений.

– Я думаю, работы Абедалониума заслуживают того, чтобы их увидело как можно больше людей.

– Спасибо.