Девочка на лето
– Семьдесят четыре – это еще не старость. И к тому же ты даже старой не выглядишь. – Я вешаю футболку обратно на вешалку. Мне кажется, цвета слишком яркие. Когда я видела девочек на Пасху, они обе были одеты в бледно‑пастельные тона. Хм‑м‑м. Но это могло быть связано только с Пасхой. Я знаю, что моя мачеха Ния любит наряжать их по праздникам.
Когда я навещала их на прошлое Рождество, они были в одинаковых красных платьях и милых повязках из омелы на головах.
Ох. Это слишком сложно, что только подчеркивает, как мало я знаю своих сводных сестер. Но, полагаю, это неизбежно, раз уж их мать позаботилась о том, чтобы я проводила с ними как можно меньше времени. Черт, держу пари, если бы это зависело от нее, я бы даже не присоединилась к ним на праздновании дня рождения в следующем месяце. Бедная Ния. Вероятно, втайне она была в ярости, когда ее девочки‑близнецы родились в мой день рождения. И, боже, какая ирония судьбы… новые дочери папы родились в тот же день, что и его старая, что фактически вычеркнуло меня из его жизни, и… «Лучик надежды!» – кричит голос в моей голове прежде, чем я погружаюсь еще глубже на дно.
Точно. Я делаю ровный вдох. Лучик надежды в том, чтобы разделить день рождения с моими сестрами… Одна вечеринка вместо двух. Консолидация – это всегда плюс.
– Я не знаю. – Мой взгляд еще раз скользит по вешалке с детской одеждой. – Может, вместо этого мы сможем сходить в магазин настольных игр? Тот, что рядом со смузи‑баром?
Покупка подарка стала на удивление сложной задачей.
Мы с бабушкой выходим из магазина и попадаем в гнетущую июльскую жару. Я и забыла, как жарко здесь бывает летом. И в какой полный дурдом превращается главная улица. Но меня не беспокоят ни душный воздух, ни толпы людей. Авалон‑Бэй – это не просто типичный пляжный городок с набережной, туристическими магазинами и ежегодным карнавалом. Это мой дом. Я родилась здесь. Все мои детские воспоминания связаны с этим городом. Я могла бы отсутствовать пятьдесят лет, и это чувство сопричастности, чего‑то знакомого никуда бы не исчезло.
– Когда ты встречаешься с отцом? – спрашивает бабушка, пока мы идем по тротуару. Воздух такой горячий и влажный, что дорога под нашими ногами практически шипит от жары.
– В пятницу, – отвечаю я. – Я собираюсь пойти к ним на ужин. А потом, в субботу вечером, мы могли бы сводить девочек куда‑нибудь. Может, на мини‑гольф.
– Это будет весело. Он не смог увидеться с тобой в эти выходные?
Хотя в ее голосе нет осуждения, я не могу не встать на защиту папы.
– Девочкам предстояло посетить целую кучу вечеринок по случаю дня рождения. Думаю, весь их круг общения – это кучка июльских младенцев.
И он не смог отойти на часок или около того и пригласить тебя пообедать? Устроить ужин?
Неужели у девочек нет матери, которая могла бы присмотреть за ними какое‑то время?
Разве им не пора ложиться спать в восемь часов?
Вот они, верные вопросы, которые она могла бы задать, но у бабушки больше такта, и она знает, что у меня сложные отношения с папой.
Честно говоря, я привыкла быть для него на втором плане. Вот уже много лет он прилагает все усилия, дабы избегать общения со мной наедине, если может, хватается за любую возможность, чтобы Ния и близнецы были рядом и служили буфером. Я уверена, отец знает, что я замечаю, но не отдает себе отчета в том, что делает, и я тоже. И потому эта недосказанность между нами все растет и растет. Гора слов, которые мне не высказать. Начиналось все как словесный холмик, но теперь это вершина полуправды гигантских масштабов. Переполненная эмоциями, пронизанная препятствиями. Маленькие обвинения, которые я никогда не произнесу вслух.
Почему ты не боролся за опекунство? Почему ты не хотел меня?
– Ты с нетерпением ждешь встречи с сестрами?
Я отгоняю мрачные мысли прочь и нацепляю солнечную улыбку для бабушки.
– Я всегда радуюсь встрече с близняшками. Они такие милые.
– Они по‑прежнему бегло говорят по‑французски? – с любопытством спрашивает она.
– Ага. Свободно владеют французским и английским языками. – Моя мачеха – гаитянка и выросла, говоря по‑французски, поэтому была непреклонна в том, чтобы ее дети знали ее родной язык. Забавно наблюдать, как Роксана и Мони́к разговаривают по‑французски. Иногда Рокси говорит по‑французски, а Мо отвечает по‑английски, или наоборот, что приводит к веселым односторонним разговорам. Я правда обожаю своих сестер. Жаль, что не могу проводить с ними больше времени.
Бабушка, кажется, замедляет шаг, поэтому я подстраиваюсь под ее походку.
– Ты в порядке? – спрашиваю я.
Мы ходим по магазинам уже два часа. Не самое долгое время, но на улице сто градусов тепла[1], а она одета в шелк с головы до ног. Я удивлена, что ее одежда не прилипла к телу. Я бы превратилась в потное месиво. Но бабуля всегда при параде, даже когда запекается на солнце.
– Жарковато, – признается она. Она снимает шарф с шеи и бледной рукой обмахивает обнаженную плоть. Солнце продолжает палить. На бабуле широкополая шляпа, но я без головного убора, несмотря на наш визит в шляпный магазин.
– Давай просто сходим в магазин настольных игр, а потом домой, – предлагаю я.
Она кивает.
– Хорошая идея.
Мы приближаемся к магазину смузи, когда в витрине появляется предательница. Джой стучит в окно и машет мне рукой. Она поднимает палец, давая понять, что придет через секунду.
– О, там Джой, – говорю я бабуле.
Я беру ее за руку и отхожу от тротуара, чтобы пропустить группу пешеходов. Поток людей просто нескончаемый, Авалон‑Бэй на пике своей туристической привлекательности. Семьи, пары и группы шумных подростков уже заполонили улицы и пляж, а поскольку в конце набережной только что стартовал карнавал, в ближайшие недели здесь будет еще больше народу. Я очень скучала по этому месту.
Джой выходит из магазина, посасывая коктейль через соломинку. На ней белое мини‑платье, подчеркивающее ее смуглую кожу, а также босоножки на танкетке и огромные солнцезащитные очки. Gucci, ее любимый дизайнер.
– Я так рада, что наткнулась на тебя, – щебечет она, ее карие глаза счастливо сияют. – Я буквально только что собиралась написать сообщение и узнать, не хочешь ли ты пойти куда‑нибудь сегодня вечером.
Я насмешливо смотрю на нее.
– Зачем? Чтобы ты снова могла меня кинуть?
Она покаянно стонет.
– Ах, знаю, я так сожалею о вчерашнем.
[1] Приблизительно +38 °C.
