Девятый

Я пожал плечами.

– А что мне остаётся? Сказать, пусть на буксире всех убивают? А вдруг и впрямь убьют?

– Зови серафима.

– Не хочу, – отрезал я. Сунул руки под сушку. – Просто убить меня можно куда проще. Тут что‑то совсем другое.

– Он прав, – сообщил Боря, оставшийся стоять у дверей. – Мятеж, наверное, возможен, но не по естественным причинам. А вот если падшие перехватили буксир и свели с ума экипаж…

– Никогда такого не было, – сказал Эрих, но задумался.

– Или просто захватили буксир. Разве экипаж справится с падшими? – Боря развёл руками. – Ну или Кассиэль. Решил уединенно поговорить со Святославом, а как это сделать, если Слава на базе заперт? Ну и появился на буксире, зыркнул строго на капитана, велел…

– Давайте не станем гадать, – попросил я. – Я полечу. Пойду на контакт. Надеюсь, всё хорошо будет. В самом крайнем случае – взмолюсь о помощи.

– И всё‑таки глупо, – сказал Эрих, но уже спокойнее.

– Позволь мне быть с тобой, – попросила Анна. – Поместимся в «пчеле».

Я чуть‑чуть об этом подумал, потому что представить нас с Анной, поделивших один комбинезон, было интересно. Потом сказал:

– Зачем? Тех, кто требует меня, это насторожит и разозлит. А бойцы из нас всё равно никакие.

– Ну и дурак, – только и сказала Анна. Развернулась и вышла – за дверью мелькнула встревоженная Хелен.

Эрих стоял, размышляя. Мы больше не пытались скрыть наши голоса. Да и вряд ли шум воды заглушит их для современных микрофонов, такое только в старом кино бывает.

– Цугцванг. Безвыходная ситуация, – решил, наконец, Эрих. – Если ты отказываешься – на тебе клеймо трусости и бесчестия. Если ещё убьют хотя бы одного‑другого пассажира, то всё… никто с тобой и не заговорит. С другой стороны тебя могут убить в полёте или на борту буксира. Ну или сделать какую‑нибудь гадость. Хорошего не жди.

– Я и не жду, – признался я. – Потому никого и не тащу с собой.

Титан по сравнению с Каллисто живой и шумный. Оба спутника пойманы в приливном захвате своих гигантских планет‑хозяев, оба огромные, больше Меркурия, оба выморожены дыханием космоса. Но на этом сходство кончается, потому что Титан покрыт густой азотной атмосферой с хорошей примесью метана и этана. Будь Титан ещё чуть похолоднее, азот бы загустел и покрыл его сплошным океаном.

Но Титан всё же теплее, там в жидкость превращается метан. В небе плывут метановые облака, из них идут метановые дожди, метановые реки текут и впадают в метановые озёра – чтобы чуть‑чуть согреться, испариться и вознестись в густую азотную атмосферу.

В общем углеводороды на Титане как вода на Земле. Всякие газовые корпорации рыдать должны – тут природный газ можно вёдрами черпать.

Люк первой взлётной полосы распахнулся перед истребителем. На Каллисто остатки воздуха выдувает наружу, и они опадают сверкающими снежинками. На Титане давление в шлюзовой нагнетают почти в два раза выше земного, заменяя воздух азотом, так что выкатываемся без спецэффектов.

Фонарь «стрекозы» замазали таким густым слоем защитной пены, что я ориентировался лишь по экранам. Колёса запрыгали по источенной метановыми дождями взлётной полосе. Двигатель ревел непривычно, всё‑таки режим атмосферного полёта для космоистребителя не основной. Но мощности у «стрекозы» с избытком, так что едва я потянул руки на себя – корабль взмыл в небо и стремительно начал набирать высоту.

Пронеслась на экранах горчично‑жёлтая равнина. Справа виднелась невысокая гора Эрибор, я шёл от неё на северо‑запад, под истребителем замелькали холмы Бильбо, потом «стрекоза» вошла в облачный слой и её затрясло.

Географические названия тут странные, да. Я когда‑то старое кино смотрел, так этот Бильбо был мелким воришкой, который у всяких сказочных персонажей драгоценности тырил. И вот скажите, почему в его честь назвали холмы на Титане, а?

В облачном слое истребитель швыряло во все стороны. Искин невозмутимо держал его на курсе, выводя из атмосферы. Ну ладно, ещё немного и будут звёзды.

Я люблю звёзды. Они такие далёкие, что, когда на них смотришь – понимаешь, что все проблемы и горести не стоят выеденного яйца.

– Сигма один, доложите, – раздалось в кабине.

Да, я получил персональный разовый позывной.

Сигма один, неплохо? Я бы предпочёл «омегу один», но оказалось, что это персональный позывной Светланы Трофимовой.

– Сигма один, прохожу облачный слой, всё в порядке, – ответил я. И добавил: – Не волнуйтесь. Я думаю, всё это какое‑то сплошное недоразумение.

– Молодец, сигма один! – в разговор влез Уотс. – Вот так и надо подходить к заданию, с оптимизмом и верой в себя!

Вера в себя у меня была, а вот оптимизма не много. На буксире что‑то случилось и хорошо бы понять, что именно.

Итак, первый вариант – мятеж… Я не считаю французов болтунами, как Эрих, но с чего бы экипажу бунтовать? Девятимесячный полёт Земля‑Марс‑Юпитер‑Сатурн (в этот раз расположение планет позволяло буксиру пройти все три базы внешнего космоса) – это тяжелая работа. Но экипаж опытный, буксир большой, всё исправно, много весёлых пассажиров, финальная точка и поворот домой уже совсем рядом – с какой стати бунтовать? Два‑три таких рейса и астронавт обеспечивал себе безбедную старость. А мятеж – путь в никуда.

Второй вариант – захват корабля ангелом или падшим. Куда вероятнее, как по мне. Боря, наверное, подсчитал бы в процентах, мне достаточно понимать, что это вероятно. И те, и другие могли желать меня допросить или прикончить. Ну ладно, ангелы людей не убивают. Просто допросить…

Третий вариант, совсем уж странный, но возможный – вонючки. Всё‑таки я побывал на их базе, у меня был короткий разговор с переводчиком по имени Харгунт Муг’ур, что переводится как «говорящий на многих языках». Интересная, кстати, деталь! То ли его с самого детства растили как переводчика, то ли вонючки меняют имена под профессию. Повод поразмыслить об устройстве их общества…

Ну и четвертый вариант, который мне казался вполне вероятным. Приказ вытащить меня с базы отдан с Земли, главным штабом Небесного Воинства. Либо чтобы допросить, либо чтобы убить, либо чтобы запереть в какой‑то каюте и тихонечко доставить на Землю.

Думать вот так, совсем по‑взрослому, было трудно. Мои детские мозги к таким серьезным размышлениям плохо приспособлены. Но я старался. Может быть потому, что ощущал себя не только недавно воскресшим Святиком Морозовым, но и немолодым лётчиком Святом.

Истребитель тем временем прорвал пелену облаков. Скорость начала стремительно нарастать, искин выводил меня в точку разгона. Внизу подо мной сернисто‑жёлтая равнина облаков медленно вспучивалась, превращаясь в холм.

Странные ощущения, лететь и знать, что, погибнув ты не вернёшься. Конечно, в детстве на тренировках мы именно так и летали. И если хорошенько повспоминать, то можно предположить, что некоторые пилоты, исчезавшие из группы, вовсе не отправлялись на лечение в госпиталь и не переводились в другое крыло.