Девятый

– Исток и Рахаб’иль исчезли. Стали мелкой пылью, пыль замерцала… и всё. А Эля упала без чувств! И мы улетели с Каллисто вместе с ней, потому что на базе все спали и…

Кассиэль погрозил мне пальцем и мой рот захлопнулся.

– Очень интересно, – сказал ангел вслух. – Рахаб’иль был честнейший из начал. Прямой и непреклонный. Слишком прямой…

Он размышлял, глядя на Элю.

– Исток зла, падший. Начало, ангельский чин… – он замолчал. – Святослав, ответь, ты веришь, что мы ангелы и демоны?

Губы снова начали мне повиноваться.

– Не знаю, – сказал я. – Как‑то мелко, если честно.

Кассиэль приподнял бровь.

– Я имею в виду – в масштабах Вселенной, – торопливо уточнил я. – Кто мы такие, чтобы с нами возиться?

– Понимаю, – кажется, ангел развеселился. И, впервые, посмотрел на меня пристально.

Ощущение было, словно облили ледяной водой и выставили под вентилятор. Но я набычился и остался стоять неподвижно, глядя ангелу в глаза. Казалось, что я погружаюсь в бездонный чёрный космос, в котором горят немигающие звёзды.

– Вот даже как… – произнёс Кассиэль задумчиво.

Есть у ангелов такая неприятная манера: проговаривать свои мысли вслух, но не уточняя, что именно их заинтересовало.

– Скажи, Святослав, что такое случайность? – спросил он. – Существует ли она вообще, или всё происходящее предопределено Богом?

У стоящих за его спиной Анны и Эриха даже глаза расширились от удивления. Слыхано ли такое, чтобы ангел всерьёз задавал вопрос человеку? И ждал ответа?

– Вы лучше знаете, – сказал я. – Наверное. Но если случайностей нет, то и свободы воли никакой нет, так? Значит мы лишь марионетки из плоти, у которых пружину завели ещё во время Большого Взрыва. Значит… значит ничего на самом деле нет, ничего не важно, ничего никогда не изменится. Значит меня на самом деле нет, это атомы складываются так, как им предначертано. И вас тоже нет. И времени нет, Вселенная – всего лишь запись, надгробная плита. И…

Я помедлил секунду, а потом всё‑таки закончил.

– И Бога тоже нет.

Хелен зажмурилась и зажала рот рукой.

– О, – сказал Кассиэль. – Даже так.

– Так что я лучше буду думать, что случайности есть, – сказал я.

Кассиэль помолчал. Потом снова посмотрел на Элю.

– Что с ней? – спросил я.

К моему удивлению, ангел ответил.

– Сложно объяснить. Сложно даже понять. Слишком много всего произошло. Давай я скажу то, что будет доступно твоему разуму – она малая часть Иоэля. Но эта часть – пята.

– Чего?

Я представил себе исполинского серафима, парящего в космосе. И его пяту. Не менее исполинскую, размером с базу.

– Как сложно говорить с людьми, – как ни в чем не бывало продолжил Кассиэль. – У вас слишком мало слов, и вы называете одинаково разные сущности. Да, она пята. Иоэль без неё не способен существовать. А она заперта в бренном теле из плоти, неспособном вместить мощь серафима.

– Хорошо, пята, так и что с ней? – повторил я. – Она уже тридцать восемь дней так лежит. Ей переливают жидкости и питание, но она не реагирует!

– Уничтожить исток и начало, будучи в этом теле, было непосильным трудом, – Кассиэль мельком глянул на меня и снова уставился на Элю. – Её ореол почти угас, благодать иссякла. Тело умрёт через два дня, а что будет дальше мне неведомо.

– Вы можете ей помочь?

– Могу, но не стану, – спокойно ответил Кассиэль.

– Она же ваша! Ангельская! Она в беду попала, еле спаслась! – выкрикнул я. – Мы никогда своих не бросаем, а вы?

– А мы верим, что существует свобода воли, – строго ответил Кассиэль и укоризненно посмотрел на меня. – Всё, что нужно, чтобы прийти в сознание, было ей дано и рядом с ней. Остальное – воля Божья…

Он вздохнул и мне показалось, что это его первый вдох за всё время. До этого он вообще не считал нужным дышать. Кассиэль покачал головой и продолжил:

– Как несовершенен человеческий язык! И в то же время как хитро устроено его несовершенство!

– Вы ей поможете? – упрямо повторил я.

– Всё уже было сказано. Я не вправе помочь, вам же – спасибо за служение. Примите благодать, юные люди, – сказал ангел.

И нас накрыло благодатью, так, что Боря тоненько вскрикнул, Анна охнула и зашептала молитву, а Эрих отступил, прижимаясь к стене и задышал часто и быстро. Хелен же замерла как столб, тараща глаза. Меня затрясло, чуть колени не подогнулись. Пожалуй, лишь сама Эля в «пчеле» коснулась меня благодатью такой силы.

– Да будет с вами моё благословение, – продолжил Кассиэль. – Я вернусь через два дня.

Он исчез, а вместе с его исчезновением ушла и земная сила тяжести. Стало полегче.

– Это… что… такое сейчас было? – воскликнул Эрих. – Издевается?

– Он дал нам благодать, – тихо сказала Анна. Она водила руками по телу, словно благодать была целебным кремом, который следовало немедленно размазать. – Так легко!

– Да плевать, что легко, наговорил загадок и ушёл! – возмущенно сказал Эрих. – Навонял тут…

– Это запах лилий, мне нравится! – возмутилась Анна.

– И смылся! Хоть бы эту… свою… вылечил! Тоже мне…

– Замолчи! – одёрнула его Анна и Эрих опомнился, замолчал.

Я невольно посмотрел на Элю – быть может и ей досталось благодати? И она сейчас очнётся?

Но Эля лежала, как и раньше.

– Почему он назвал её пятой? – спросил я.

– Пята – это опорный камень, – пробормотал Эрих. Он был красный, потный и, кажется, испуганный. – Не пятка, а пята. Главный фрагмент, который всё держит вместе, понимаешь? Типа как краеугольный камень. Она не Иоэль, но без неё серафима не существует.

– Ребята… – неожиданно произнесла Хелен. И не на своём старомодном английском, а на нашей смеси языков. – А я ведь вас знаю, да? Мы… мы летали вместе.

Мы встрепенулись.