Дожить до весны

Это было правдой – и не только в отношении Гарика. Таиса не понимала и реакцию Матвея. Она точно знала, что два ученика Форсова могут ворчать друг на друга сколько угодно, на самом деле они друзья… А как можно реагировать, увидев друга в таком состоянии? Страхом, грустью, желанием помочь… Но Матвей как будто злился. Да, он казался равнодушным, но Таиса уже слишком хорошо знала его, чтобы купиться на этот трюк, ну и рассеченная рука говорила больше любых слов.

Чувствовал Матвей многое, тут без вариантов. Но откуда гнев, на кого он злится? Не на Гарика же! Должно быть, на тех, кто сотворил с ним такое, он просто сразу вычислил, кто за всем стоит…

– Ты знаешь, кто накачал его наркотиками? – спросила Таиса.

– Кое‑что ты все‑таки поняла.

– Только очевидное – что он под кайфом! Но я не знаю… Не представляю, почему, как… Он убегал от кого‑то, там была полиция… Короче! Ты знаешь, кто это сделал или нет?

– Знаю.

– Кто?

– Гарик.

Таиса, только‑только закончившая наливать чай, едва не уронила чайник от удивления.

– Ты действительно считаешь, что сейчас классное время для шуток?

– А это похоже на шутку?

– На тупую!

– Это не она. Гарик – наркоман. И он был наркоманом задолго до того, как ты здесь появилась.

Это должно было стать громом среди ясного неба, но не стало. Таиса общалась с Гариком достаточно долго, чтобы начать догадываться о чем‑то подобном. Он не делал ничего особенного, и все же в его словах, в его взгляде проскальзывало нечто странное, когда профайлеры сталкивались с делами, связанными с наркоманией, или даже когда рядом оказывались потенциально наркотические препараты.

Таиса могла бы узнать больше, если бы позволила себе раздумывать об этом, однако она ничего подобного не хотела. Было и было, зачем ворошить прошлое? Странности, связанные с наркоманией, были едва уловимыми – на фоне других странностей Гарика. Таиса для себя решила, что проблема, даже если она существовала, никогда не была по‑настоящему серьезной, и думать тут не о чем.

Ну а потом случилось это.

– Ты действительно считаешь, что он сотворил с собой такое сам? – поразилась Таиса.

– Кто же еще? Бывших наркоманов не бывает – думаю, ты слышала об этом.

Вот теперь она поняла… Не насчет Гарика, конечно, там ситуация оставалась зыбкой и неясной. Насчет Матвея. Он злился – но не на Гарика или, по крайней мере, не только на Гарика. Он на себя злился. Все близкие люди наркоманов к этому склонны. Они понимают, что могут в любой момент потерять того, кто им дорог, и поручают сами себе миссию предотвратить это. А если предотвратить не удастся, им больно… Вот и Матвею сейчас больно, настолько, что он даже не понимает, насколько это опасное состояние.

Получается, Таисе сейчас предстояло помочь им обоим.

– Гарик сам вызвал меня туда, – напомнила она. – Это было непросто, он еле додержался, но он смог! Сделал бы он такое, если бы накололся сам?

– Он не накололся, он что‑то сожрал, но это к делу не относится. Да, он бы такое сделал. Он инфантилен: за проступком следует быстрое, ничего по‑настоящему не значащее раскаяние, позволяющее ему остаться хорошим для всех.

– Там еще полиция была, которая приехала очень уж быстро!

– Ты не знаешь, почему туда ехала полиция. Возможно, причина как раз не в интересах Гарика – и нейтрализует его предполагаемое благородство.

– Как это? – растерялась Таиса.

– Гарик сорвался, захотел кайфануть, жить ему в очередной раз стало скучно – с ним такое бывает. Но в клубе что‑то произошло, возможно, драка или что похуже. Гарик понял, что попадется, и о его маленькой тайне станет известно всем. Вот он и изобразил вопль о спасении.

– Ты неправ.

Именно эти слова хотела сказать ему Таиса – но не успела, они уже прозвучали со стороны двери. Причем прозвучали куда уверенней, чем смогла бы произнести она.

Таиса предполагала, что Форсовы отправили Матвея отдохнуть, а сами занялись Гариком. Теперь же она допускала, что Матвея просто выставили за дверь, чтобы он не срывал злобу на беспомощном пациенте. Николай Форсов решил присоединиться к ним, он стоял на пороге кухни, а Веры рядом пока не было.

– Как он? – поспешила спросить Таиса.

– Стабилен, – ответил Форсов. – Доза была большая, понадобится серьезный детокс, но дней двух‑трех, думаю, хватит, а жизни Гарика и вовсе ничто не угрожает.

– Конечно, не угрожает, – еле заметно усмехнулся Матвей. – За столько лет мог бы научиться подбирать дозу.

– Я не буду доказывать, что ты неправ, – вздохнул Форсов. – С этого момента я просто запрещаю тебе говорить вообще, пока не закончу я. Я понимаю, почему ты реагируешь именно так, даже если ты сам пока не понимаешь. Ты наказываешь его за то, что он сделал с собой – и это тоже показатель любви. Но сейчас ему нужно не наказание, особенно несправедливое. Сейчас ему нужно понимание… как и всем нам. Мы не знаем, что случилось – вот это сделай главным, запомни, снова и снова повторяй себе. Возможно, ты прав, и он действительно сорвался сам. Возможно, произошло нечто такое, что он просто не сумел объяснить в своем нынешнем состоянии. Мы не будем знать, пока не выясним больше.

Таиса слушала, затаив дыхание, вмешиваться в разговор она даже не собиралась, ей по‑прежнему было холодно и страшно. Молчал и Матвей… Пожалуй, Николай Форсов был единственным человеком в мире, чьим приказам он, при всем своем упрямстве, безоговорочно подчинялся.

Лишь когда Форсов закончил и кивнул ему, Матвей спросил:

– Не слишком ли это сложно – вот так подставлять его? Если это подстава, разумеется.

– Таким способом как раз подставить его проще всего. Если тебе нужно подставить человека, что ты используешь против него? То, с чем он был реально связан, или нечто бесконечно далекое от его жизни? С учетом этого, в чем Гарика обвинить проще – в наркомании или поджоге курятника?

– Зачем это делать?

– Тут мы снова возвращаемся к основному тезису: мы не знаем. Ты и сам понял бы это, если бы не спешил с выводами. Я сто раз повторял тебе, насколько это опасно. Особенно в моменты, когда тебе больно.

На этот раз Матвей с ответом не торопился. Он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, и когда он снова заговорил, его спокойствие казалось куда менее наигранным, чем раньше.

– Хорошо, я допускаю, что случилось нечто… непредвиденное. Как один из вариантов. Я поговорю с ним, когда он очнется.

– Нет.