Егерь императрицы. Русский маятник

– Гюнтер всё вам здесь покажет и пояснит, где можно занимать казармы, – перевёл его речь Воронцов. – Да, и он говорит, что не нужно никакого шума и лишних хождений, дескать, власти Кёнигсберга и так обеспокоены столь громким проходом чужих войск по их городу. Нам настоятельно рекомендовано находиться внутри военного порта и ждать погрузки на свои суда. Говорит, что всё это лишь исключительно в целях нераспространения болезней, которые всегда свирепствуют во время войн. Во время Северной, ещё в начале века, по его словам, чума унесла жизни практически трети населения города, приходила она до неё и после. Господин майор утверждает, что власти с большим трудом смогли погасить её распространение даже совсем недавно, в самом начале этого года, когда шли активные боевые действия с Польшей. А ведь, помимо чумы, Кёнигсберг и окружающие его земли, как поясняет майор, страдали и от других болезненных поветрий. Именно поэтому, по его словам, генерал‑комендант и бургомистр Кёнигсберга настоятельно рекомендуют нашим егерям не покидать своё расположение, в противном случае они грозят, что тут будет объявлен строжайший карантин, а весь этот порт оцепят войсками.

– Капитан Воронцов, переводите майору, – попросил Егоров. – Ваши волнения, господин комендант, нам понятны, мы и сами заинтересованы в том, чтобы сохранить своих людей от любых болезней. Поэтому к вам просьба: дать возможность моим людям помыться, постирать одежду и привести себя в порядок. И ещё у нас, к большому сожалению, заканчивается провиант и фураж. Очень надеюсь, что союзники не заставят полк тут голодать?

– Я всё передам своему командованию, – выслушав перевод, вежливо ответил майор. – А пока, господа, я вынужден откланяться, меня ждут с докладом. Все вопросы по поводу размещения решит дежурный офицер. – Он кивком показал на присутствовавшего при разговоре лейтенанта.

Роты и команды полка расселялись в представленных помещениях до полуночи. Мощные каменные казармы были построены ещё до Северной войны во времена Прусского герцогства. Масляные светильники тускло освещали высокие арочные своды и длинные ряды двухъярусных кроватей‑нар. Внутри было сыро и холодно.

– Второй батальон, первая рота капитана Бегова – ваш зал! – гулко разнёсся голос помощника квартирмейстера. – Занимайте места, все нары сдвоенные, широкие, так что надлежит по двое рядом ложиться. Вторая рота капитана Тарасова, вы в нём же, в этом зале, по соседству!

– Размещаемся по порядку! – скомандовал ротный. – Первый плутонг Кожухова – это ваш ряд, за ним следом плутонг фурьера Балакина…

– Горшков, давай первым своих! – крикнул унтер‑офицер. – По двое на первые нары снизу, по двое сверху. Пошли, пошли, не задерживай народ!

– Ванька! Южак! Прыгай сюда, мостись справа рядом! – крикнул проскочивший вперёд Лыков. – Давай, давай, а то стопчут в темноте, потом, как уж сутолока спадёт, оглядимся.

Масса народа, размещаясь в огромных каменных помещениях, гомонила. При тусклом свете редких светильников люди натыкались на нары, бранились и толкались. Бегали унтеры и господа офицеры, командуя и пытаясь навести порядок. Наконец все разобрались по своим местам, и стало более‑менее спокойно.

– Хождение по казарме прекратить! – донёсся голос батальонного квартирмейстера капитана Воробьёва. – Горячей пищи пока не будет, братцы, доставайте из мешков сухари. Перекуси́те – и спать. Завтра с утра осмотримся, что да как, там и по порциону, и по бане всё будет понятно.

– Эй, Нестор, Елизарка! – постучал кулаком над головой Южаков. – Спускайтесь сюда. Чего, по одному, что ли, грызть харч будете? У меня соли маненько осталось.

– О‑о‑о, соль – это хорошо, – отозвался с верхних нар Лошкарёв. – А у меня, окромя сухарей, пара картофелин запечённых в мешке. Спускаюсь.

– Братцы, у меня только лишь вода во фляге и сухари, – спрыгнув вслед за ним, доложился Калюкин. – Знал бы, что так будет, тоже бы картофли этой оставил.

– Давай, давай, теснее садись, – пробурчал Лыков, развязывая свой заплечник. – Вода тоже дело хорошее, у меня вон едва ли четверть во фляге осталась. Не знаю теперь, когда свежей наберём.

Каждому причиталось по пять сухарей, половине картофелины и щепотке соли. Ели не спеша, запивая свой скромный ужин водой.

– Кто бы мне сказал, что я земляное яблоко вот так со смаком буду есть, – покачав головой, пробурчал Южаков. – У нас в соседней деревне барин заставлял своих крестьян эту самую картофлю по весне в землю тыкать, так ничего у них не выросло. Раздавал на еду – никто опять же не взял. Ох и ругался, грозился кнутом всех пороть, а всё равно ведь не ели. А потом и сарай сгорел с той, что на семена оставалась. Дурачок местный, Микитка, печёную картошку с пожарища только до самого снега таскал – ох и вкусное земляное яблоко, говорит. А все‑то думали – ну что с него, с юродивого взять – Божий ведь человек. А вот обычному‑то селянину такое никак не можно есть. А вот вишь как, пока на Варшаву ходили и распробовали её, и ничего, и вполне себе можно угощаться, особенно ежели к ней краюха хлеба причитается.

– Да‑а, ляхи эту картофлю помногу ро́стят, – подтвердил Лошкарёв. – От немца они переняли, а тот уж давно на ней. Писарь из нашей роты, Зиновий Ильич, среди господ трётся, да и сам человек грамотный, из купцовой прислуги в солдатчину взятый, говорит, что из‑за моря индиянского, из жарких стран её на кораблях в первый раз гишпанцы завезли. А уж потом во всех Европах ро́стить начали, а вот про репу и забыли почти. Может, и брешет, конечно, не знаю.

– Елизар, дай водицы, – попросил товарища Тихон. – А то, я говорил, у меня на дне только плещется.

– Держи. – Калюкин протянул посудину. – Небось, не оставят поутру без пития и еды.

– Ложимся! Завтра с зарёй побудка! – прокричал, показавшись в арочном проёме, дежурный офицер. – Кто гоношится, велено его в завтрашний караул сверх очереди записывать, потому как, значит, сил в избытке.

– Давайте укладываться, братцы. – Южаков закинул в рот крошки с ладони и начал завязывать горловину заплечника. – Утро вечера мудренее, глядишь, и правда завтра баня будет, не зря же их высокородие у немца про неё выпытывал.

Бани не было, как не было обещанных пруссаками припасов. Не удалось найти и дров на протопку печей в казармах.

– Праздники. – Новый дежурный фейерверкс‑капитан Линке разводил руками. – Ничего не могу поделать. Думаю, что через три дня вопрос сам решится.

Выручили флотские. По приказу Кледова поставили сто пудов сухарей, двадцать мешков крупы и десять бочек солонины. Всё это егеря перетащили с пристани и, закрыв в одном из складов, выставили рядом караульный пост. С дровами было сложнее, и тут выручила солдатская смекалка. В дальнем конце пристани за каменными пакгаузами егеря обнаружили два полуразвалившихся старых сарая, как видно давно заброшенных и определённых под снос. Прошёл какой‑то час, и они, уже разобранные, пылали в казарменных и кухонных печах.

– Это самоуправство, кто разрешил?! – возмущался прибывший на следующий день комендант порта. – Это такелажные склады и имущество короля!

– Они были складами полвека назад, переводи. – Алексей кивнул Воронцову. – Сейчас же это сгнившее дерево, никакого замка на дверях не было, да и сами двери как таковые отсутствовали. Внутри пусто. Скажите спасибо, господин майор, что мы помогли вам расчистить от развалин дальний угол и прибрали там. У подданных короля на это, скорее всего, не было ни времени, ни сил.

– Всё равно вы не имеете права распоряжаться тут даже гнилым деревом, – гнул своё комендант. – Вы должны согласовывать всё с прусскими властями.