Егерь императрицы. Русский маятник

– Дурак ты, Чирков, а ведь думаешь, что разумный. – Капрал покачал головой. – Даром что из мещан в рекруты забрит. Вещевой заплечный мешок – самое что ни на есть настоящее воинское имущество. И он к тому же гораздо удобственней для переноски тяжестей, чем тот же солдатский ранец. Потаскал бы ты его для сравнения и сам бы, небось, тогда понял. Так нет ведь, по незнанию и молодости лучше лаять будешь. А я вот три года его носил в мушкетёрах, прежде чем в Валахии егерский мундир надел, потому и знаю, что говорю. Поклажи в ранец гораздо меньше входит, сам он тяжёлый, кожа и так его дублёная, жёсткая, а уж на морозе и вовсе деревенеет. Бывает, на долгом марше так он спину отобьёт, что на неё потом и лечь не можешь. Лямки у ранца короткие, узкие, плечи сковывают и рукам свободы не дают. А уж бежать как с ним неудобно! То ли дело этот наш заплечник. Правильно его уложишь, чтобы всё тяжёлое на дне было, а мягкое к хребтине прилегало, и всё, и красота. Полверсты пройдёшь, поклажа в нём так утрясётся, что прямо по спине её форму примет. С боков ремни под шинельную скатку нашиты, под зацеп парусинового полога али котелка, сзади карман ещё под всякую мелочь. И лямки, заметь, у него большие, широкие, как нужно их подогнать под себя можно. А самое главное, вот сколько ты в ранце веса бы тащил? Небось, и с полпуда бы не было, хорошо, если только треть. А тут чуть ли не целый на себе несёшь. Значит, и больший патронный запас при тебе и фунта три‑четыре сухарей али ещё какого другого провианта. А ты ранец, ранец! Укладывай лучше! – Капрал, покачав головой, пошёл по своим командирским делам, а молодой егерь, вздохнув, начал заново перебирать вещи.

– Лучше бы вьючных коней больше дали, – проворчал он, прикладывая к внутренней стенке исподнюю рубаху и портянки. – Всё меньше бы на себе пришлось тащить. Чего уж там одна лошадь на плутонг. Так, кошкины слёзки.

– Да ладно тебе, Данила, и то хорошо, говорят, и того могло бы не быть, – отмахнулся завязывавший горловину своего заплечника Ведунов. – Говорят, сам фельдмаршал повелел казакам табун нам отдать, своих‑то свободных в полку мало осталось, они в основном все на обозных повозках али под седлом в эскадронах.

– Вот буду из учебной роты выпускаться, в конные егеря попрошусь, – шмыгнув носом, проговорил Чирков. – Там при лошадях всё одно интересней служить. Хоть возят на себе, а не ногами топаешь. Давай и ты со мной, Прошка? Вместе проситься будем.

– Ну не знаю, – засомневался товарищ. – Ты уж какой раз зазываешь, а ведь там в седле нужно держаться уметь правильно, сбрую всякую знать и прочие премудрости, а я ведь только лишь в санях да в телеге ездил, ну и в ночном выгоне немного на спине.

– Если на голой спине у коня смог удержаться, значит, и в седле усидишь, – важно проговорил Чирков. – У меня батюшка извозным ремеслом на жизнь зарабатывал и к барину одному в пригороде частенько нанимался, ну а я ему помогал. А у того барина кони‑то о‑го‑го какие! Не в пример крестьянским, богатые, не просто для саней али повозки, а и которые даже под седлом ходят. Пока их батюшка обихаживал в конюшне али сбрую на них надевал для барского выезда, я частенько в седле сиживал и даже, было дело, верхом к крыльцу отгонял. И ведь ничего, держался, не слетал даже. Так что пошли, Проша, вместе будем в конных егерях служить.

– Братцы, меня тоже возьмите, – попросился, укладывая сверху сухарный мешок, Шерстобитов. – У меня старший брат у барина в ко́нюхах, частенько к нему в помощь определяли, я и лошадей люблю. Если бы бумажку с крестом не вытянул на волостном сходе и в рекруты бы не попал, так уж тоже, небось, давно бы в конюхи определили. Давайте втроём в конные егеря проситься? Вместе ведь оно завсегда лучше держаться.

– Ладно, Акимка, Бог Троицу любит, значит, будешь у нас третьим, – согласился Чирков. – Вот только в свою столицу из этой Польши придём, а там, старший сержант сказывал, выпуск из нашей учебной роты будет. Всех по строевым станут раскидывать или по эскадронам, а кого‑то из умелых в кузнечном ремесле, может, и в пионеры али артиллеристы определят. У нас в отделении неудачных, как он сказал, вовсе нет, все хорошо воевали, значит, и хвосты все волчьи получим. Так что давайте, братцы, и дальше будем вместе держаться?

– Давайте, давайте! – загомонили товарищи. – Как в походе и в бою были мы вместе, так вот и дальше вместе пойдём!

 

– Спасибо вам, соколы‑егеря! – Сидевший верхом на коне фельдмаршал оглядел замерших в шеренгах стрелков. – За ваше умение и доблесть в боях! Там, где штык гренадера врага с позиций не сбил, там ваша пуля путь колоннам проложила. Наказ матушки императрицы унять мятежников нами выполнен, войска их разбиты, а главари схвачены. Можете с честью возвращаться в столицу. Бог даст, так, глядишь, ещё и повоюем вместе?! А, как вы, соколы, повоюем?!

– Повою‑юем! Повою‑юем! – загудели и заколыхались ряды в зелёных шинелях.

– Вот и я говорю, а уж на наш век врагов точно хватит. Так и ничего, русский солдат всех одолеет!

– Ура генерал‑фельдмаршалу! – выкрикнул командир полка.

– Ура! Ура! Ура‑а! – ревела тысяча глоток.

– Ура государыне императрице! – взмахнув шпагой, воскликнул Суворов.

– Ура‑а‑а! – вторили ему егеря.

Рота за ротой проходила мимо Александра Васильевича под бой барабанов. Земля подмёрзла, и слышался глухой топот сапог. Лейб‑гвардии егерский полк прощался с любимым полководцем. Надолго ли?

 

Глава 4. Балтийским трактом

 

Обогнув Варшаву с востока, полк переправился через уже замёрзший Западный Буг у местечка Новый‑Двур Мазовецкий и вышел на северный Балтийский тракт. Час передышки, поправки, подгонки амуниции и сбитых вьюков, и вот вперёд ускакал полуэскадрон поручика Травкина. Стрелковые роты опять выстроились в длинную колонну, посредине неё встал вьючный обоз, и по общей команде она тронулись. За первый день марша полку предстояло пройти около трёх десятков вёрст. Хотелось захватить побольше светлого времени суток, поэтому егеря спешились. Первая ночёвка была в поле, вернее на большой поляне неподалёку от дороги. Здесь уже поджидали посланные загодя с конными егерями полевые кухни, дымили костры и даже виднелось несколько вытащенных из леса сухих лесин. Пока отделения раскладывали на снегу парусиновые пологи и разводили свои костры, артельные очередники уже получали в котелки горячее варево.

– Принимай, братцы! – Гурьев выставил на полог плоские жестяные посудины. – По треть на брата нынче насыпали. А сухари тут. – И он скинул со спины холщовую торбу. – Тоже по три на каждого давали.

– Чего слышно, Евсей? – забивая кол в мёрзлую землю, поинтересовался Соловьёв. – Будут с кухонь утром кормить али самим нужно готовкой озаботиться?

– Самим придётся, Савелий Иваныч, – ответил тот. – Повара говорят, как только всё из котлов дочиста выскребут, потом поужинают сами и часа три‑четыре поспят. Им до первых петухов выезжать на тракт велено, чтобы полковую колонну хорошо опередить.

– Это да, ход у кухонь тяжёлый, а коли шибко спешить будут, так отломится чего‑нибудь в дороге, – заметил капрал. – Вот потому они и стараются запас хода перед нами иметь.

– Пусть хоть сейчас выезжают, лишь бы к следующей ночёвке успели горячее сварить, – проворчал натягивавший верхний полог Ходкевич. – А то на одних сухарях да на кипятке не больно побегаешь.