Егерь императрицы. Виват Россия!
– Понял, понял, сам об этом уже думал, – сказал Лазарев. – На Нижней уже с хорошей наценкой всё это продаётся. Хоть самому в иноземщину едь. По Егорке хотел я поговорить. – Он посмотрел пристально на Алексея. – И так и эдак с бабкой кумекали, с ним самим говорили. Мал он, конечно, ещё для серьёзного разговора, но задатки‑то отцовские, они видны. Вона как глаза горят, когда в мастерской около Архипа крутится и Николашка с ним же. В прошлый раз в каретную по делу захожу, они там на верстаке чегой‑то ладят. Макар им, как правильнее надо, показывает, а они уж такие счастливые. Макарка говорит, что руки на месте у наших мальцов, по два раза объяснять им не нужно, как многим подмастерьям. Вот я и думаю, может, оно и правильно, пусть и Егорка вместе с Николашкой в эту самую Артиллерийскую, «жинерную» школу[1] идёт. Там как раз по душе им учиться будет. Опять же вместе держаться всегда легче, чем поодиночке.
– Согласен, Иван Кузьмич, – произнёс Алексей. – Мы вот точно так же с Катариной думаем, обсуждали уже не раз. Рад, что мысли с вашими совпали. Но заметь, никого в этом решении не принуждали. Если всё так само собой сходится, давай уж мальчишек начнём к поступлению готовить, в этой школе особый упор на математические науки делается, так что пусть постигают их, а уж на следующий год повезу их в столицу.
– Эх‑х, растут птенчики, вылетают из гнезда, – вздохнув, проговорил Лазарев. – Вроде и маленькие ещё, скакать бы да бегать, а вот же во взрослую жизнь уже надобно отдавать. И ничего тут не поделаешь.
– Ну‑у, не плачь, солнце моё, – прижав голову Катарины к груди, проворковал ей на ухо Алексей. – Не в военный ведь поход собираюсь, а в столицу. Или сам скоро обратно прикачу, или вас к себе туда выпишу, а скорее всего, за вами приеду. Жаль, государыни матушки нет, сейчас бы тебя ей в твоём новом шёлковом платье уже представлял. Ну не плачь.
– На душе у меня тревожно, Лёшенька, – прошептала Катарина. – Даже когда на войну уходил, и то не так тревожно было. Обещай быть осторожнее, там в этих дворцах опасней, чем в походе. А про нового государя ведь какие только слухи не долетают.
– Тише‑тише. – Алексей приложил к губам супруги палец. – Всё будет хорошо, я ни в каких дворцовых интригах не замешан, служил державе всегда честно, так что всё будет ладно, не переживай. И ты не хнычь, Настя, невеста на выданье уже, а всё туда же, следом за мамкой сырость разводишь. – Он обнял взрослую, семнадцатилетнюю дочь. – Скоро в столице на бал с ней вместе выйдете, все женихи от красоты такой неописуемой обомлеют. Так что не скучайте и шейте тут пока платья. Ребята, ко мне! – Алексей махнул рукой, и стоявшая с влажными глазами троица ринулась к отцу.
– А‑а‑а! Папенька‑а! – не выдержав, заревел самый младший, Лёшка.
– Отставить сопли! – шуточно рявкнул тот, обнимая сыновей. – Сейчас, глядючи на вас, девчонки ещё сильнее заревут. Держаться, нюни не распускать! За главных мужчин остаётесь!
Рядом были такие же мокрые проводы у семьи Гусевых, а вокруг на усадебном дворе стояли самые близкие их люди, отставные инвалиды‑егеря, дворня и вся поместная, работная старшина́. Хозяйские проводы, они такие.
Как ни тяжело было прощаться, но вскоре сопровождаемые стайкой поместной детворы две лёгкие, крытые кожей пролётки выскочили на ведущую к Козельску дорогу.
– Но‑о, родимые! – прикрикнул Макарыч, подгоняя лошадок. – Застоялись уже, пошли, пошли‑и!
Дорога была известная, через Козельск можно было проскочить прямо на Сухиничи и уже там сворачивать на большой Московский тракт, но Алексей выбрал внутренний губернский просёлок, и, переправившись через Оку, уже к обеду следующего дня егеря были в Калуге. Проехав немного по растянутым городским предместьям, вскоре пролётки были у расположения Ингерманландского полка. Командир его барон фон Эльмпт был у себя в штабе.
– Нет‑нет‑нет, ваше превосходительство, уж на этот раз вам не удастся отказаться от моего приглашения отобедать в моём доме, тем паче его не стыдно и показать сейчас, только недавно ведь ремонт в нём закончили, – пресёк он попытки Алексея увильнуть от приглашения. – А уж как Машенька будет вам рада! Так мало знакомых лиц вокруг, а жизнь в провинции сера и безотрадна.
Делать было нечего, и Алексей с Гусевым Сергеем были вынуждены поехать с бароном.
– Только на час, Филипп Иванович, никак не больше, – предупредил полковника Егоров. – Нам нужно успеть ещё до ночи в Малоярославец заехать, иначе потемну до постоялого двора придётся добираться, а с нашими разбитыми дорогами это, сами знаете, очень рискованное дело.
– Так у нас лучше переночуете, ну куда же вы так спешите?! – Барон всплеснул руками. – Шесть десятков вёрст ведь ещё до него? Эдак и правда нам не поговорить даже как следует, а ведь есть о чём.
– Потому и заехал к вам, Филипп Иванович, – признался Алексей. – Чтобы с глазу на глаз. Я‑то из Персидского похода и сразу в поместье заскочил, не знаю вовсе, что сейчас в большом мире делается. А вы всё же при исполнении тут, небось, много всяких новостей до вас из столицы долетает?
– Да уж, изрядно, – хмыкнул тот. – А давайте‑ка вы ко мне, Алексей Петрович, в карету пересядете? – предложил он. – Вот там мы и поговорим, а то за обеденным столом уж и не посекретничать нам будет.
Отказываться было грех, и весь путь до дома, занявший минут пятнадцать, Алексей проехал в карете барона за приватной беседой.
[1] В 1762 году Указом Екатерины Второй Артиллерийская и инженерная шляхетская школа была преобразована в Артиллерийский и инженерный шляхетский кадетский корпус. В 1800 году вышел Указ Павла Первого «Об именовании Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса 2‑м Кадетским корпусом». По своей структуре он был близок к 1‑му Кадетскому корпусу; обучение в этих двух учебных заведениях стало осуществляться по единой программе. Располагался в Санкт‑Петербурге на Инженерной улице, ныне улица Красного Курсанта.
