Егерь императрицы. Виват Россия!

– Как это? – не понял Чуканов. – А для чего же тогда ещё хлебное вино нужно, как не для пития? Я‑то сам, конечно, это дело не жалую, мне просто самому интересно.

– Ну во‑первых, давай начнём с того, что вино, если так называть то, что будет получаться после перегонки, будет не только хлебным, а по большей части картофельным или кукурузным, – усмехнувшись, ответил Алексей. – Да, а чего ты на меня так смотришь? Пшеница у нас и так хорошо на мельницах в муку перерабатывается, после чего выкупается, а вот излишки от картофеля или кукурузы в поместье очень даже приличные остаются. Что‑то, конечно, на крахмал из урожая перерабатывается, что‑то в пищу людям или скотине идёт, и всё равно ведь излишек остаётся. Так вот этот самый излишек, он‑то и пойдёт на спиртовую переработку. Во‑вторых, этот самый спирт, или, как ты говоришь, крепкое хлебное вино, он ведь не только для пития нужен. У нас в полку давно его для обработки ран, чтобы они не загноились, применяют. Если спирт крепкий, то он горит хорошо, в тех же самых лампах его можно использовать, смешивая со скипидаром, или для создания горючих зажигательных смесей в снарядах. А ещё для разведения красителей в текстильном, печатном или кожевенном деле. Да мало ли где? Тебе что‑нибудь такие слова, как «Кёльнская вода», «парфюм» или «одеколон», говорят?

– Неа.

– Ну вот, а за границей – во Франции, Испании и во многих германских государствах – такое название давно на слуху, – продолжил просвещать собеседника Егоров. – Названий‑то у этого товара много, а на русский лад всё это есть душистая вода. Сейчас в Европах модно, ну‑у, по‑нашему – популярно, тьфу ты, в общем – в ходу, душиться этой самой водой, а вот делается она как раз на основе хорошо очищенного спирта и пряностей. Я уже попросил Ивана Кузьмича присматриваться, где можно апельсиновое, лимонное и бергамотное масло в больших количествах закупить, ну и листья розмарина с мелиссой и прочими пахучими растениями. Как только вы винокурню построите, начнём свой российский одеколон здесь делать.

– А на кой он нам, Алексей Петрович? – Чуканов непонимающе потряс головой. – Декалон этот душистый. Чего с него хорошего‑то человеку? Пить ты его не пьёшь, получается, хоть он даже и с хлебного вина. Так чего же – для вонючести?

– Для вонючести, – рассмеявшись, произнёс Егоров. – В самую точку, Захар! Нравится, понимаешь ли, за границей состоятельным людям красиво пахнуть, а у нас любят то, что там за этой самой заграницей в моде, то есть в ходу. Этот самый одеколон только‑только начали было из Парижа в Россию завозить, в модные столичные салоны важные господа сильно надушенные приходили, а тут бац – и революция, большой бунт у французов случился. Ну и прекратились все поставки. А почему бы нам своим отечественным модникам не помочь? Пусть духарятся, коли им нравится, а мы будем с того прибыль получать.

– Да пусть, жалко, что ли, – отмахнулся Захар. – Мне вот больше нравится, как после бани чистое тело пахнет. Марфа, жена моя, полевые травы кипятком заваривает, та вода отстоится, умоешься ей, и тоже хорошо. У них там в Европах, небось, и бань‑то добрых нет, вот они и перебивают свой грязный дух всякой декалонной вонью.

– Ну, можно и так сказать, – усмехнувшись, согласился Алексей. – Ладно, вот и до конюшен дошли.

На конном дворе хозяина встретил главный конюх поместья с пятью выстроенными в линию работниками.

– Здорова, Харитон! Здравствуйте, братцы! – поздоровался со всеми стоявшими генерал.

– Здравжелаем, хозяин! – рявкнул строй.

– Ого, вот у тебя порядок! Прямо как будто опять в полк вернулся.

– Ильюха научил. – Харитон кивнул на стоявшего в шеренге мужика. – Не узнаёте его, Алексей Петрович?

«Светлые кудри, задранный вверх небольшой нос, лукавый прищур светло‑голубых глаз, шрам на выскобленном подбородке», – отметил про себя Алексей.

– Пономарёв, ты?!

– Так точно, ваше превосходительство! – рявкнул работник. – Отставленный от службы по случаю инвалидности егерь Пономарёв!

– Ну здорова, Ильюха! – Алексей подошёл к шеренге и, не стесняясь остальных, обнял за плечи отставного солдата. – Рад видеть тебя при деле. Ну как, нравится?

– Так точно, ваше превосходительство, – покраснев, просипел тот. – Я‑то коней с детства, ещё с деревни своей люблю.

– Он у нас всю канцелярию, всю бумажную работу, помимо обычной, конюшенной, ведёт, – доложил Харитон. – Вы же сказали в прошлый приезд – грамотного из отставных инвалидов присмотреть, вот я его и присмотрел.

– Ну, показывай своё хозяйство. – Алексей кивнул в сторону строений и загонов. – У тебя, я смотрю, тут раздельно кони содержатся?

– А ка‑ак же, – протянул важно Харитон. – У кажной породы и стойло, и загон свой имеется. Правда, казацких коней мы всё больше на свободном выпасе держим, только лишь на ночь их к себе загоняем, а так‑то табунщики за ними приглядывают, чтобы потравы не было. А уж рысаков и битюгов, тех – да, тех холим и лелеем. От каждой кобылы приплод на эту весну есть, только вот пара лет пройдёт – и обновлять кровь надобно будет. Нехорошо это, ежели со своим же потомством будут скрещиваться.

– Это само собой, – согласился с ним Алексей. – Такое, конечно, никак недопустимо. Ну, давай посмотрим, как у нас к осени со средствами будет. Если Кузьмич раздобрится, опять попрошу Олега Николаевича в орловское имение скататься, глядишь, и выторгует племенного жеребца или кобылку. У тебя мест‑то для содержания на всех хватает?

– Да с избытком! Не, ну я бы ещё от пристроя не отказался. Мечта у меня есть, Алексей Петрович, да уже и неудобно как‑то говорить.

– Да говори уже, чего ты. – Егоров толкнул его локтем. – Ну!

– Вятских бы нам ещё развести?

– Кого‑о? – не понял Алексей.

– Ну нашу, русскую старинную породу из Вятки, из самых северных лесов, – пояснил тот. – Она, может, и не такая рослая и статная, как орловская, нет в ней мощи, как у тех же битюгов, и для верхового боя, пожалуй, не очень, зато вот в тройке самая удалая. И красивая! – Он покрутил головой. – Ни у одной другой такого антиресного окраса, как у неё, нет. Вдоль всей спины – ремень, тёмная полоса ото лба и до кончика хвоста идёт, шерсть густая, длинная. Лошадка никаких морозов не боится, неприхотливая, а нрав какой у неё добрый, никакая другая порода с ней в этом не сравнится.

– Хорошая лошадка, – согласился Алексей. – Только ведь для кавалерии, Харитон, не подойдёт она. Казне такая порода вовсе без надобности.

– Ну да‑а, а для себя, для души, для извоза можно ведь? – жалобно промолвил, посмотрев на него, конюх. – У нас ведь не только одна лишь война на уме, но и мирское дело? Можно и башкирских лошадок немного взять, чуток кровь ей свежую дать, те тоже ох и хороши‑и. И стоить больших денег такие лошадки не будут.

– Ладно, пиши запрос в управление на пару десятков голов. – Алексей махнул рукой. – Думаю, найдём на твою вятскую деньги. Только ведь придётся ещё одну конюшню с загоном ставить. Как, Захар, сумеете к зиме её построить?

– Да чего, построим, – проговорил тот, усмехнувшись. – У меня как раз в октябре плотницкая артель из Сухиничей подойдёт, как только урожай у себя в полях приберёт. Главное, весь материал сюда завезти. Это уж давайте, Харитон, за вами дело будет.