Эффект искаженных желаний

Разглядывая тайком Катьку Соколову, ее какую‑то болезненную худобу, ее тотальную неухоженность, одновременно слушая Бизона, его рассказы о работе в МУРе и дурацкие грубые шутки, Федор даже немного отвлекся от своих мыслей и жалости к себе. Вдруг где‑то внутри пришло очень четкое понимание, что он действительно Главный – он тот, у кого с рождения талант организовывать, он тот, за кем обязательно пойдут люди. Он справится, ведь он Вихо, он не эти вот два неудачника. Одна, ставшая тенью той самой Кати Соколовой, которую он помнил как волшебную принцессу, другой – примитивный мент, смеющийся сам над своими же тупыми шутками. Он даже не Анатолий Стоянов, Толя, Чуа, Змея, папенькин сынок, который, конечно, достиг многого, но и трамплин у него был огромный, с такого попробуй не прыгни. А вот у Федора его не было совсем. Всего того, что он имеет сейчас, он достиг сам, своими руками, мозгами, хитростью и иногда подлостью, но сам. Поэтому зря он приехал в Хабаровск, зря, это был порыв, который Федор не успел остановить. Мысль, что надо возвращаться в Москву, возникла и тут же укоренилась в голове.

В автобусе, протискиваясь между пассажирами, к ним двигался, некрасиво расталкивая людей локтями, тот самый сосед по самолету, подпитый парень, которого стюардесса поставила на место. Федор сморщился и уже хотел отвернуться, чтоб парень его не узнал, но оказалось, что молодому хаму был нужен не он. Все‑таки подобравшись к ним и смачно дыхнув на окружающих перегаром, он, к удивлению Федора, обратился к Чепи и спросил:

– Катя, это ты? Ты меня не помнишь? Я твой брат, – видя, что Катя не реагирует, он продолжил объяснять: – ну, по отцу! Мы жили когда‑то в соседних домах. – Одноклассница побледнела, но молчала и не отвечала пьяному пассажиру. – А вот я тебя сразу узнал, ты практически не изменилась, – врал тот в лицо, криво улыбаясь. – Такая же, только… взрослее, что ли, стала.

– Вот Хабаровск маленький город, – засмеялся Денис. – Только с трапа сошли – уже родственников встретили.

– Привет, – без энтузиазма ответила Катя.

– Ты зачем в Хабаровск? – продолжал задавать бестактные вопросы подвыпивший парень, хотя всем уже было понятно, что Катерина не расположена к общению.

– Жить, – односложно ответила ему она и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

– В гости? – допытывался тот, не желая понимать намеки.

– Навсегда, – ответила бывшая Фея. – А что, нельзя? Это моя родина, я имею на это полное право, и спрашивать никого не обязана.

В этот момент автобус, довозивший пассажиров до аэровокзала, остановился, и она первая выскочила из него, так быстро зашагав по аэропорту, что Денис с Федором не успевали за одноклассницей, ускоряясь на ходу.

– Ну что, куда? – спросил Федор, когда они вышли из аэропорта.

– А поехали к Николеньке на утес, позавтракаем? – вдруг предложила Фея, и двое мальчиков, словно забыв, что они уже солидные мужчины, почувствовали себя Бижики и Вихо и безропотно подчинились девочке, в которую когда‑то были влюблены.

Утес, а точнее сказать, Амурский утес – это скалистый мыс посреди города, на вершине которого была построена белая башня с треугольной площадкой. Когда‑то, в далеком тысяча девятьсот восемнадцатом году, занявшие город «белые» казнили шестнадцать чешских музыкантов. По одной версии, за то, что те отказались играть «Боже, царя храни», по другой – за то, что прятали у себя «красных», да еще и с оружием. Что из этого правда – никто не знал, каждый верил в полюбившуюся ему версию. Главным было то, что с этой кровавой историей утес был не просто прекрасным местом, где можно было наблюдать великую реку Амур, но и еще нес шлейф трагедии.

Николенькой же они называли памятник Николаю Муравьеву‑Амурскому, который в полный рост с утеса вглядывается вдаль. На Дальнем Востоке все знают и чтят этого государственного деятеля, потому как именно он на переговорах с Китаем бескровно присоединил к России Приморье и Приамурье. Как рассказывала им их классная, которую они называли меж собой только по имени – Ангелина, что Муравьев‑Амурский для Дальнего Востока все равно что Петр Первый для европейской части России. Из Сибири, которой тогда отводилась роль то ли заднего двора, то ли каземата, он прорубил окно в абсолютно другой мир – тот, который мы сейчас так гордо называем Азиатско‑Тихоокеанским регионом. Именно в благодарность графу местные ласково называют его Николенькой.

Сейчас, стоя облокотившись о белые перила на утесе и глядя на уже стершиеся в памяти великолепные пейзажи Амура, они вдруг забыли себя сегодняшних и стали одиннадцатиклассниками, теми, кто пятнадцать лет назад очень внимательно слушал здесь Ангелину, посмеиваясь над величественным графом.

Трое взрослых людей забылись и, пережевывая бургеры, купленные поблизости, запивая их невкусным дешевым кофе, были почти счастливы – смеялись и вспоминали школу. Пусть ненадолго, пусть на мгновение, но каждый из них ощутил то забытое чувство, заключающееся в трех словах – все хорошее впереди!

Старый дед в инвалидной коляске, единственный посетитель утеса в столь раннее утро, глядя на них, тоже улыбался.

– Отвезите меня к Ирке, – попросила Фея, когда все было съедено и всех начало клонить в сон.

– Давай и мы зайдем поздороваться с Луной, – предложил Дэн, и Федор, так хотевший помыться, поспать и вернуться в Москву, поддавшись моменту, с ним согласился.

Старый дом с широкими лестницами, не имеющий лифта, тишина подъезда и даже запах – теперь, после Утеса с Николенькой, все навевало воспоминания и ностальгию. Будучи школьниками, они часто бегали из школы к Ирке на обед. Во‑первых, она жила рядом, а во‑вторых, у нее были обеспеченные родители, и всегда находилось чем угоститься.

Дверь долго не открывали, и все уже стали вздыхать и оглядываться.

– Мальчики, вы идите, – сказала Катя. – Она, наверное, вышла куда‑то, я сама ее дождусь и вам позвоню, скажу, где и когда будет проходить мероприятие.

Федор был готов согласиться, очень манила к себе кровать, да и душ тоже, но все испортил Дэн.

– Глупости, что ты тут будешь сидеть одна, мы с тобой.

– Кать, а может, с нами в гостиницу? Что тебе у Ирки останавливаться, поехали, отдохнем, приведем себя в порядок, а вечером к ней съедешь, – и, сделав определенные выводы из того, как выглядела бывшая первая красавица класса, добавил: – Я плачу.

Фея почему‑то промолчала. Федор хотел повторить предложение, но его перебил вопрос из соседней квартиры, произнесенный угрожающим скрипучим голосом:

– Вы кто и что здесь делаете? Если чего удумали, учтите, у нас камеры и полицейский участок за углом.

Из двери напротив выглядывала старушка, предусмотрительно не сняв с нее цепочку.

– Прям вот камеры? – усмехнулся Денис, оглядывая старый подъезд.

– Ты не смотри, не смотри по сторонам. Есть у нас камеры, после ограбления мы всем подъездом скидывались, даже я, так что не мечтайте.

– Ты, мать, иди домой, мы Ирку ждем, – сказал угрожающе Дэн. – Мы ее одноклассники.

– Господи! – воскликнула та несколько громче, чем предполагали обстоятельства, и испуганно перекрестилась. – Так нет ведь ее.

– Мы понимаем, что нет, – Федор, до сих пор молчавший, решил, что у него лучше получится общаться с испуганной пенсионеркой, и вступил в дискуссию, – потому и ждем. Не переживайте, идите, там уже все ваши передачи начались, вы можете пропустить нечто важное.