Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
Визг, писк, охи‑ахи длились всего несколько секунд. Помятую тушку Григория извлекли из‑под барахтающихся тел и поставили перед командиром. Непривычный для милиции камуфляж, чёрный берет, засунутый под погон, тельняшка и усы – вот всё, что успел рассмотреть Григорий, пока события вновь не понеслись вскачь.
– Этот?
– Он самый.
– Грузим и валим отсюда!
Ничего не понимающего Распутина запихали в милицейский «бобик», и машина сорвалась с места.
– А мы‑то думали: кто там нашу работу делает – нациков буцкает? – добродушно пророкотал с переднего сиденья командир чёрных беретов. – А тут, оказывается, воин‑интернационалист решил вмешаться… Куда путь держишь, сержант?
– Обратно в академию, в Ленинград. Наотдыхался, – усмехнулся Григорий.
– Да, точку ты в своём отпуске поставил внушительную. Нам придётся трое суток чистописанием заниматься. Но на рижский вокзал возвращаться не стоит. Давай мы тебя до следующей железнодорожной станции довезём, там сядешь и спокойно до Питера доедешь. Деньги‑то есть?..
– А что это было? – утвердительно кивнув, спросил Григорий, имея в виду широкие народные гуляния.
– А это, сержант, ветер свободы… Точнее, сквозняк… Титульная публика делает собачью стойку на Запад.
– Вовремя предать – значит предвидеть… – пробормотал под нос Григорий.
– Что? – удивлённо повернулся командир.
– Да вот, понравилась девчонка местная, а у неё дед – эсэсовец, какой‑то там фюрер…
– Нашёл чем удивить! Да тут этих фюреров – через одного. Хоть с партбилетами, хоть с учёными степенями… А всё из‑за Сталина…
– Что, тиран был? – язвительно спросил Григорий, вспомнив лозунги и плакаты, намозолившие глаза за прошедшие дни.
– Наоборот, недопустимо мягкий, доверчивый человек! Хотел искоренить у либералов и демократов привычку брехать, хотя проще было искоренить самих либералов. Скольких успел обидеть, но всех обиженных оставил в живых! И вот что я заметил: чем моложе демократ, тем хуже ему жилось при Сталине.
– Младореформаторы обещают, что теперь, если их пустить во власть, будет только лучше, и никто обиженным не уйдёт.
– Если их пустить во власть, – задумался командир, – то через некоторое время Сталина полюбят даже те, кто сейчас его ненавидит. Это тоже вариант, но уж больно кровавый…
Глава 6
Необъявленная война
2020‑й. Гюмри
– Тащ полковник, через десять минут приземляемся в Шираке! – вырвал Распутина из воспоминаний настойчивый голос техника АН‑26М.
– А почему не в Эребуни? – встрепенулся Григорий.
Техник пожал плечами – мол, не могу знать – и быстрым шагом поспешил обратно на своё рабочее место.
– Твою ж маму… – прошипел под нос Распутин, откидывая голову на дрожащую обшивку. – И как теперь прикажете туда добираться?
На взлётном поле среди медицинского транспорта Гюмрийского гарнизонного госпиталя, встречающего санитарный борт, инородным телом выделялся снежно‑белый Mercedes S W222 с армянскими номерами. Как только Распутин спустился на лётное поле, из машины резво выскочил и подбежал к полковнику молоденький лейтенант.
– Товарищ полковник! Товарищ генерал приказал встретить и сопроводить до Звартноца! Билет забронирован, рейс через три с половиной часа, успеваем!
– Хм… Хорошо вы тут живёте… – Распутин придирчиво осмотрел сверкающее транспортное средство. – «Дорохо‑бохато»!
– Это не наше, – смутился лейтенант, – утром взял напрокат. Генерал Ежов сказал, чтобы всё было по высшему разряду.
– Что? Неужто и билет забронирован в бизнес‑класс?
– А как же!
– Ну, тогда по коням, не будем задерживаться!..
– Не сомневайтесь, товарищ полковник, довезу в лучшем виде! С ветерком!
«А парнишка‑то – лихач, – подумал про себя полковник, вжимаясь в мягкое кожаное кресло на очередном повороте. – Вон как красуется, кайф ловит от комфортной езды на хорошей машине. Что ж, с ветерком так с ветерком. Как тогда, в постсоветском Ленинграде… Хотя нет, уже в Санкт‑Петербурге…»
Сентябрь 1993‑го
Разбрасывая по сторонам ошмётки раннего мокрого снега, перемешанного с водой, отчаянно гремя поношенными железками, содрогаясь на ухабах и опасно кренясь на поворотах, по северному осеннему городу, погрузившемуся в вечерний мрак, летел рафик скорой помощи.
Грязные, давно не помнящие ремонта фасады домов на улицах разбитых фонарей сюрреалистично подсвечивались новомодной рекламой. На фоне «Лебединого озера» красовался придурок с бутылкой водки и репликой «Я – белый орёл». Выпячивал свой хрустальный бок «Абсолют». Рекламу алкоголя сменяла порошковая радуга с радостной школотой – инвайт, юппи, зуко. Кока‑кола сражалась с пепси. Исторические этюды банка «Империал» «До первой звезды…» сменяла навязчивая попугайная реклама приставки: «„Денди“, „Денди“, мы все любим „Денди“, в „Денди“ играют все…»
В тусклом свете, падающем от очередного плаката с подмигивающим бородатым Распутиным и бутылкой одноименной водки в его руке, расположился стихийный рынок – фирменный лейбл погрузившейся в хаос России, отстойник для огромного количества людей, не сумевших своевременно перестроиться и адаптироваться. На фанерках, фибровых чемоданчиках, клеёнках – домашняя утварь, книги, инструменты, новая и поношенная одежда, всякое барахло, вытащенное хозяевами из шкафов и с антресолей в надежде продать или хотя бы поменять на продукты…
Заработная плата научных сотрудников – двенадцать долларов при прожиточном минимуме пятьдесят, пенсии по старости и инвалидности – ещё ниже. Среди молодых, работящих – лютая, бешеная безработица. Предприятия стоят. Если работают, то неполный рабочий день. В производственных кассах скребутся мыши. Оригинальное «ноу‑хау» – выдача заработной платы производимым товаром. Он тоже идёт на стихийные рынки за полцены, треть цены и ниже…
Населению тупо нечего есть! Сосиски с макаронами – праздник. По сравнению со скудным 1991 годом, в 1992‑м потребление мяса, молока, рыбы сократилось в разы. Среди буйства новых русских периода первичного накопления капитала – голодные обмороки и самоубийства не вписавшихся. Безысходность.
