Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
Оглядываясь назад, полковник Распутин мог уверенно сказать, что пинок под зад и вкус к жизни, несмотря ни на что, он получил именно в этой «юдоли скорби и печали», во время тотальной разрухи и развала всего, до чего смогли дотянуться шаловливые ручки новодемократов. Григорий помнил, как в 1992 году, когда проблемы и беды валились на него одна за другой, он, потухший, разуверившийся, потерявший надежду, мрачно раскуривая сигарету, стоял в загаженном ленинградском дворике и размышлял об уходе из профессии туда, где есть хоть какая‑то перспектива – в рэкетиры, в банкиры или ещё куда‑нибудь, где можно заработать на хлеб с маслом.
Вдруг сзади раздался пронзительный звук песни «Идёт солдат по городу». Мимо проехал – нет, промчался! – инвалид‑колясочник. На коленях он держал орущий магнитофон и букет цветов. «А солдат попьёт кваску, купит эскимо…» Коляска, лихо затормозив и сделав почти полицейский разворот, проскользнула в арку.
– Это Максим бабушку свою поехал поздравлять с Днём Победы!
Поглощённый происходящим, Григорий не сразу заметил пожилую соседку.
– Она войну медсестрой прошла, потом его растила, пока мать неизвестно где пропадала. А сейчас он о ней заботится. Хотя после Афгана и нелегко ему, но оптимизма не теряет.
Распутин стоял, поражённый увиденным и услышанным. В голове не укладывалось, как инвалид может ещё о ком‑то заботиться, вместо того чтобы ждать помощи от других. А из парадного доносилось: «Не обижайтесь, девушки, но для солдата главное, чтобы его далёкая любимая ждала…»
Эта случайная встреча уничтожила все коммерческие планы Григория, развернув его самого на сто восемьдесят градусов в направлении госпиталя для ветеранов войн и укрепив в нём намерение помогать таким пацанам, как Максим, а может, и самому подпитаться у них непреодолимой жаждой жизни. В лихую годину потрясающих людей родит земля русская, в назидание живущим и для укрепления духа приунывших.
И вот он, параллельно с учёбой, два года практикует на Народной улице, не переставая удивляться, сколько лётчиков Маресьевых, Талалихиных, Гастелло скромно и незаметно живёт среди простых смертных! Впрочем, незаметно – до поры до времени, пока не придёт та самая минута…
Вчера в ходе подготовки к операции Григорий увлечённо слушал байку военного моряка – капраза, как он сам называл своё звание, – про небывалый и, наверно, единственный случай атаки гражданским судном боевого корабля в мирное время.
В конце восьмидесятых, когда правящая (ещё советская, но уже горбачёвская) элита демонстративно забила болт на военных, пошли они на новейшем атомном подводном ракетоносце в испытательный поход. Случился с ними по военно‑морским и всем прочим понятиям неслыханный конфуз – затухли оба реактора, и АПЛ с позором потеряла ход. Они продуваются, всплывают и встают в дрейф. Как говорится, всё, приплыли тапки к берегу…
Случаев подышать воздухом у подводников очень мало, потому что АПЛ никогда не должна быть обнаружена вероятным противником ввиду особой секретности, ну и вообще…
Первыми пришли корейцы, за ними – японцы. Американцы тоже не заставили себя долго ждать. Сначала прискакал эсминец, затем крейсер, а под занавес – целый линкор.
Наши совсем приуныли: опозорились среди всех супостатов НАТО! А наш надводный флот сопровождения где‑то шляется.
Тут американский линкорный кэп, воодушевлённый горбачёвскими прогибами под Запад, делает контрольный в голову. Он, гад, взял и вывесил сигнальными флагами: «ПРЕДЛАГАЮ СДАТЬСЯ». Прикололся над капитаном‑подводником и всем советским флотом.
Капитан бросился в рубку к радио. «Где, где, я вас спрашиваю, наше уважаемое командование, вся наша поддержка, в конце концов?! SOS всем, кто рядом! Берут в полон, ироды!»
Ближайшим кораблём оказался рыболовецкий сейнер, такая малюсенькая посудинка, не в обиду рыбакам будь сказано, по сравнению с линкором – блоха. И это «насекомое» решительно направилось к кодле натовских кораблей всем своим шестнадцатиузловым ходом.
Первыми, обладая хорошей исторической памятью, стали сваливать корейцы и японцы. Они всё правильно поняли, потому что у русского сейнера висели сигнальные флаги «ИДУ НА ТАРАН». И этот маленький кораблик с пятнадцатью русскими мужиками и капитаном во главе попёр на линкор, на бандуру, о которую разбился бы, как яйцо. Только погромче. Линкор начал манёвр уклонения. Разошлись чудом. Сейнер ещё и погнался за ним. А не надо прикалываться над нашими!
– Злые языки потом говорили, – вздыхал капраз, – что линкор и «сопровождающие его лица» свалили вовсе не из‑за крохотного судёнышка. Вражеские радары побледнели от количества поднятой по тревоге советской морской авиации. Но подводники видели то, что видели. Поэтому, когда сейнер, отогнав Седьмой флот США и его союзников от советской АПЛ, гордо шествовал мимо подводного крейсера, вся команда во главе с капитаном подлодки выстроилась на палубе, отдавая воинскую честь гражданскому кораблику.
Такие духоподъёмные истории реальных героев и были тем спасательным кругом, удержавшим Распутина на плаву среди безнадёги и безвременья, давая силы не спиться, не скурвиться, не сорваться в бездну и не только жить самому, но и помогать выживать другим.
* * *
«Помочь выжить» – оптимистичные слова. Жаль, не всегда получалось. Распутин хорошо помнил самый драматичный день своей госпитальной службы, начавшийся, впрочем, вполне безмятежно и обыденно… Лекций в то утро не было, и сразу после тренировки, не успев даже позавтракать, курсант схватил сменку, скатился по лестнице и порысил к подземке.
Рядом с метро гуляла бабушка – божий одуванчик, хорошо, если ростом по плечо, дорожки песком посыпала. Вдруг к ней подошла девица и что‑то спросила. Бабуля энергично ответила, размахивая своей тростью. «Убить такой клюкой – раз плюнуть», – подумал тогда Григорий. Девица, просветлев лицом, что‑то передала старушке и радостно убежала в указанном направлении. Пожилая женщина, довольная, повернулась к курсанту лицом, а у неё на груди плакатик: «Справки по городу. 100 рублей».
«Вот так частное предпринимательство проникло в среду строителей коммунизма», – усмехнулся Распутин, спускаясь по бесконечному эскалатору.
Неправда, что русским ненавистен дух предпринимательства и индивидуализм. С этим в России как раз всё в порядке! Таких высоких качественных заборов больше нет нигде в мире, даже на погостах, где делить уже и нечего. На ста квадратных метрах покоится с десяток центнеров самых причудливых оградок. Желание обнести забором свой личный мир, спрятать его от окружающих – обратная сторона вынужденного коллективизма, без которого на суровых бескрайних отечественных просторах не выжить.
