Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
– Ну, что стоим, кого ждём? Особые приглашения выдают в особом отделе. А у военно‑полевой медицины всё должно быть на уровне интуиции. Раненых и больных разместить на борту, подготовить к транспортировке, жалобы‑пожелания аккуратно выслушать и законспектировать, в работоспособности реанимационной аппаратуры убедиться и доложить. На всё тридцать минут, время пошло.
– Лежачих сразу по койкам? – пискнул покорённый командирской экспрессией фельдшер.
– А чего ждать? Каких‑нибудь предварительных ухаживаний? Ресторан, цветы, шампанское? Запомни, сынок: в армии лучше что‑то сделать один раз вовремя, чем два раза правильно. Поэтому давай – одна нога здесь, а вторая… тоже здесь… Ну, что ещё?
– Простите, товарищ полковник, а вы и есть тот самый Распутин?
Офицер запнулся, закатил глаза, но затем вдруг тряхнул головой и первый раз за всё время улыбнулся.
– Нет, сержант, тот самый умер больше ста лет назад. Погиб смертью храбрых на боевом посту. Я лишь бледная его копия. Но леща могу выписать настоящего, старорежимного, сермяжно‑посконного, если попробуешь заменить ударный воинский труд светскими беседами с вышестоящим по званию.
Выдав ценные указания, полковник будто сдулся, снова помрачнел, не спеша добрел до обожжённой горячим южным солнцем травы и медленно опустился на тёплую землю, ворча про себя:
– Глупо ожидать, что кто‑нибудь придёт и за тебя всё сделает. Пока не поймаешь, не заставишь, никто и пальцем не пошевельнёт…
На душе у полковника откровенно скребли кошки. Он ждал пенсии, будто манны небесной, как и многие, отслужившие положенный срок. А когда она пришла, вместе с очередным званием и правительственной наградой, впервые почувствовал себя разведённым супругом при выходе из загса – радость свободы с очевидным похоронным привкусом.
«Что такое противоречивые чувства? – вертелся в голове бородатый анекдот во время дежурных поздравлений. – Это когда твоя тёща падает в бездну в твоей новой машине…»
И всё‑таки какая улыбка фортуны! Как началась служба за границей, там же и заканчивается. А вот где родился – в стольном граде Москве, – там и не пригодился. Будто заговорённая, судьба‑злодейка тащила его бренную тушку подальше от родных пенатов. А всему виной она, служба государева. Стартовала в далёком Афгане, финиширует в ещё более далёкой Сирии. Между двумя событиями – тридцать пять лет, а пролетели как пять секунд. И даже последний приказ – сопроводить и сдать коллегам на Большой земле госпитальную группу – похож на первый. Тогда тоже требовалось «сопроводить». Как будто вчера…
1985‑й. Афганистан
С первым командиром полка Григорию, да и всему личному составу откровенно повезло. Классический «отец солдатам». Суров, но справедлив. Приказы осмысленные. Прежде чем наказать, разбирается и даже объясняет, за что даёт по шее. Но даже не это главное. Полкан Потапыч, как за глаза называл его постоянный и переменный личный состав, с первого дня в Афгане приказал отвечать огнём без согласования и соплей на любой выстрел со стороны душманов, огрызаться по‑взрослому из всего, что стреляет. Благо боеприпасы позволяли.
«Духи», несмотря на все легенды, были в основном вменяемыми людьми из мяса и костей, без склонности к суициду. Они очень быстро сообразили, что с «этими отмороженными» лучше не закусываться, и, узнав по номерам на броне полк Бешеного, без стрельбы ретировались. Брали своё, нападая на части с командирами‑перестраховщиками.
За бережное отношение к жизням подчинённых командира тихо обожали, прощая ему все тяготы и лишения воинской службы, им же организуемые. Одним из навязчивых состояний Потапыча была его повышенная тревожность и вытекающая из этого болезненная требовательность к боеготовности. Учебные тревоги и разнообразные вводные размножались в его штабе почкованием.
Кроме того, полковник был уверен: у советского солдата помимо основной специальности должно быть ещё несколько внештатных – для взаимозаменяемости. Любой старослужащий, если только он не дебил, в случае необходимости должен уметь принять на себя командование отделением или даже взводом, применить любой вид стрелкового оружия, оказать раненому первую медицинскую помощь, сесть за руль «газона», «зилка» или за штурвал БМП.
Осваивали дополнительные специальности в свободное от основной службы время. Стон по этому поводу стоял великий. Недомогания и хроническую усталость командир лечил на внеплановых учениях, безжалостно высаживая из машин опытных и знающих, объявляя молодым, что они единственные, кто остался в живых, и есть всего четверть часа, чтобы вернуть технику в парк. В противном случае они тоже погибнут и попадут в ад, где будут чистить попеременно картошку и сортир до следующих учений.
Позже, побегав под пулями, Распутин понял, что паранойя на войне не заболевание, а дар божий. Первыми погибают те, кто устал бояться. Круглосуточное ожидание от врагов какой‑нибудь пакости – главное отличие хорошего солдата от мёртвого. Потерянное ощущение опасности – первый шаг на тот свет.
Но это придёт позже. А по первости Гриша страстно хотел, чтобы его просто оставили в покое, что никак не входило в планы отца‑командира, желающего видеть вокруг себя универсальных солдат с фарой на голове[1]. Санинструктор – не исключение! Строго в рамках этой парадигмы уже через месяц службы рядового Распутина выдернули из санчасти, где он успел освоиться и свить гнездо, обмундировали во всё чистое и откомандировали в распоряжение разведчиков – сопровождать группу на выходе, набираться ума‑разума и, не дай бог, конечно, работать по основной специальности.
[1] Имеется в виду старый армейский анекдот.
Воинская часть… Курилка. Сидят четыре лейтенанта. Один предлагает идти к командиру части проситься в отпуск. Встали, пошли.
Заходит к командиру первый:
– Товарищ полковник, лейтенант Пупкин. Разрешите в отпуск.
– Да ты чё! В отпуск, говоришь? Давай рацпредложение – и пойдёшь в отпуск!
– Легко! Вон у вас под окном солдат траву косит. Чё он косой в одну сторону машет? Давайте ему вторую косу привяжем, пусть косит налево и направо!
– Молодец! В отпуск!
Заходит второй.
– Давай рацпредложение…
– Легко! Вон у вас под окном солдат траву косит. Чё он косой туда‑сюда машет? Давайте ему к косе привяжем вилы, пусть сразу в кучки складывает!
– Молодец! В отпуск!
Заходит третий.
– Давай рацпредложение…
– Легко! Вон у вас под окном солдат траву косит. Чё он косой туда‑сюда машет, траву в кучки складывает? Давайте к нему привяжем тележку, пусть сразу и отвозит!
– Молодец! В отпуск!
Заходит четвёртый:
– Давай рацпредложение…
– Не знаю.
– Ну‑у‑у‑у… Так иди думай. Придумаешь – приходи!
Выходит лейтенант на крыльцо, закуривает нервно, стоит, репу морщит. И тут подходит к нему этот солдат – с этой хреновиной в руках, с привязанной тележкой, весь потный, обессиленный, – и злобно так спрашивает у лейтенанта:
– Чё, товарищ лейтенант, в отпуск хотите?!
– Да‑а…
– И рацпредложение не можете придумать?!
– Да‑а…
– Фару мне на лоб, млять!!! Фару!!! Чтобы ночью косил!!!
