Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
Резко свернув, он припарковался за квартал до дома полковника и дальше пошёл пешком, привычно держась зелёнки. Когда вдали наконец показался знакомый подъезд и стоящий рядом с ним чёрный, как ворон, диковинный в то время для Москвы Mercedes‑Benz G‑класса, прозванный в народе «гелендвагеном», сердце уже отбивало набат и ладони неожиданно вспотели.
«Если хотите выжить в наше беспокойное время, Григорий, запомните: всё новое, непривычное должно вызывать у вас тревогу и подозрения. Новые люди, новые вещи…» – вспомнил он ненавязчивое наставление генерала Миронова. «Гелендваген» в этом дворе выглядел действительно чужеродно, и Распутин решил не торопиться, а понаблюдать издали, что это за транспортное средство и кому оно может принадлежать.
Ждать пришлось недолго. Через пару минут после того, как Распутин занял удобное место наблюдения на скамейке у песочницы, из подъезда вывалились трое стандартного вида «братков». Григорий чуть не вскрикнул. Среди них шариком перекатывался Бамбук – при полном параде и с элегантным коричневым дипломатом в руках. Вся гоп‑компания не спеша погрузилась в машину, и «мерседес» неторопливо прошелестел из двора на выезд мимо отвернувшегося наблюдателя.
Распутину вдруг стало неимоверно страшно и тоскливо. Преодолевая кричащий об опасности инстинкт самосохранения, он встал и деревянной походкой сломанного робота отправился к конечной цели своей поездки…
Стальная дверь «линии Мажино» была приоткрыта. За ней медицинская помощь уже никому не требовалась. У самого порога лежал сосед, решивший ещё раз зайти наудачу попросить в долг. Ему чем‑то крепким треснули в лоб, затащили за ноги в коридор и от души добавили лежачему, сломав кадык. В полуоткрытых соседских дверях виднелись босые ноги старшей Танюши. Наверно, открыла дверь на шум и получила пулю в лицо. Младшая испугалась, бросилась в спальню, ей выстрелили в спину и потом контрольный в голову.
Потапыч сидел, привязанный к своему любимому креслу, запрокинув голову и глядя на потолок безучастным потухшим взглядом. Дикий бардак, в который превратилась его аккуратная квартирка, не оставлял ни единого сомнения в цели визита «группы заинтересованных граждан». Шум‑гам‑тарарам соседи наверняка списали на очередной ремонт и монтаж мебели. Вот и сейчас хорошо слышны работающие где‑то дрель и шлифовальное оборудование.
Беспомощно осмотревшись по сторонам, Распутин, надеясь увидеть знакомую полевую сумку, поворошил разбросанные бумаги, заглянул в шифоньер, за шкаф, под диван, на кухню, в ванную, а когда выглянул на балкон, сквозь решётку заметил остановившийся милицейский «бобик» и наряд, неторопливо направляющийся к подъезду.
Дальше для Григория всё происходило как в замедленном кино – ревизия запасных выходов, понимание, что спускаться с балкона Потапыча можно только на крышу милицейской автомашины, перемещение в квартиру соседки, осмотр газонов под её окнами. Вроде пусто…
Он уже закинул ногу на ограждение, как взгляд упал на подарок Потапыча, приткнувшийся среди банок домашних солений. «Нельзя оставлять врагу оружие!» – резануло мозг. Григорий метнулся обратно в прихожую, схватил свою оставленную вчера на хранение сумку, упаковал и тщательно принайтовал пенал с карабином, ящерицей спустился на землю, мысленно благодаря Ежова за тяжёлые уроки скалолазания.
К собственному дому Распутин крался с максимальной осторожностью. И не зря. Увиденное подтверждало его худшие опасения. Около подъезда стояли сразу три милицейских машины, а через некоторое время в одну из них посадили отца Григория и увезли.
Но не это было самым тревожным. Чуть в стороне от суеты, примяв кормой заросли сирени, демонстрировал свой квадратный тевтонский нос знакомый Распутину «гелендваген». А это значило сразу многое. Его инкогнито, как и цель прибытия, раскрыты. Предполагаемый тайфун и звездопад не состоится. Крысы останутся на своих местах и продолжат безмятежно торговать Отечеством в штабах и кабинетах. Но самое обидное – грош цена смертям Потапыча и ребят из группы Ежова. Да и его собственная жизнь вместе с Лёшкиной сейчас не стоит и полушки.
«Гелендваген» аккуратно тронулся с места, не спеша покатил в противоположную от милиционеров сторону.
«Уходят, сволочи».
В несколько прыжков преодолев расстояние до отцовской «пятёрки», Григорий с трудом завёл почему‑то закапризничавший жигулёнок, но успел пристроиться за «мерседесом», стараясь исключить подозрение в слежке.
Ехали недолго и недалеко. Свернув в один из стандартных двориков, автомашина остановилась у ворот бывшего детского садика. Их в девяностые массово закрывали и переделывали в офисы ВИП‑класса – с огороженной территорией и своим зелёным уголком на месте песочниц детворы.
Сдав назад, Распутин припарковал машину около другой «стройки века». Какой‑то НИИ, павший в борьбе с коммерческой целесообразностью, выметался из заманчивого здания в центре Москвы, и оное срочно переделывалось в бизнес‑центр. Одни машины спешно загружались выносимым из здания барахлом «Сделано в СССР». Рядом разгружались другие, со стройматериалами и сантехникой. Из окон по протянутым на улицу рукавам с весёлым уханьем летели обломки стен и отделки, противно визжали болгарки, грохотал отбойный молоток… Здесь царил весёлый строительный бардак, когда никому ни до кого нет дела, но зато все дико заняты, озабочены и сосредоточены на решении задач, ведомых только самим исполнителям.
Распутин подобрал с асфальта одну из многочисленных, беспорядочно сваленных прямо на землю солидных папок в жёстком переплёте с проектными «синьками», развернул её и, задумчиво глядя то на чертежи, то на стены, зашёл внутрь, проследовал через фойе, поднялся по лестнице в поисках какого‑нибудь спокойного этажа, пока не дотопал до самого последнего, очевидно, не такого востребованного, как нижние. Побродив между архивными эверестами, подёргал ручки кабинетов и обнаружил нужное ему помещёние – хоть и плотно заставленное стеллажами, но тихое и безлюдное, выходящее окнами на интересующий его объект.
Там, наоборот, всё было чинно и спокойно. «Гелендваген» пристроился в один ряд со своими собратьями, рядом с ними суетился какой‑то расторопный малый в ярко‑оранжевом комбинезоне с аксессуарами для мойки машин.
Не отрывая глаз от окон бывшего детского садика, Распутин на ощупь раскрыл пенал, достал прицел и приник к нему, изучая личности постояльцев. Так продолжалось минут пять. Потом он быстро отстранился, протёр глаза, покрутил настройки оптики и опять приник к окуляру. Резко поднявшись и едва не свалив стоящий позади стеллаж, раскрыл пенал и начал лихорадочно собирать карабин, снаряжать магазин, бубня про себя:
– Хоть этого достану… По‑хорошему, оружие надо бы пристрелять, но ничего. Тут максимум метров двести пятьдесят – триста, с такого расстояния и из рогатки не промахнусь…
* * *
Капитан милиции обычно спокойного, богом забытого РОВД встречал у крыльца дежурную группу, вымотанную так, будто она только что участвовала в марафонском забеге до Афин и обратно.
– Ну и что за война разразилась в нашем сонном царстве? – спросил он, протягивая пачку сигарет старшему оперу, выдернутому из долгожданного отгула.
– Да дурдом! – зло сплюнул тот, охотно закуривая, откидывая голову и щурясь на солнышко. – Какой‑то сумасшедший вояка, прибыв вчера из Чечни, успел устроить бойню в квартире отставного полковника, а потом грохнул генерала Бугая, тяжело ранил его адъютанта и ещё двух работничков частной фирмы.
