Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
– Видите ли, коллеги, – назидательно и лениво объяснил им легионер, не вставая со своего места и не выпуская из рук бокал с вином, – пока мы вас дожидались, пациентка могла уже откинуть копыта. Так как адреналина у нас не было, пришлось импровизировать. От боли у неё выделился адреналин из надпочечников, да и общий тонизирующий эффект налицо.
Следом такое же объяснение было дано прибывшим пожарникам. Последней, как и полагается по рангу, на место прибыла муниципальная полиция и даже – о‑ля‑ля! – жандармы.
– Ого, они б сюда ещё авиаподдержку вызвали, – удивлённо присвистнул капрал.
– Месье медик? – поинтересовался у легионера командир патруля с отличительными знаками адъютанта‑шефа жандармерии.
– Инструктор полевой медицины Жорж Буше к вашим услугам, месье, – церемонно поклонился капрал.
– Ну, то, что вы «буше»[1], это заметно. Однако вам придётся поехать с нами, пройти освидетельствование на алкоголь, наркотики и подождать, пока мы проверяем ваши документы.
– Не придётся, – прозвучал от входной двери уверенный баритон.
Все невольно обернулись. Владелец властного голоса, мужчина средних лет в рубашке с галстуком, пуловере и клубном пиджаке, занял весь дверной проём и с любопытством разглядывал легионера. Жёсткие, посеребрённые сединой, хорошо уложенные волосы почти не закрывали высокий лоб, а очки с невидимо тонкой дужкой и волевой подбородок под немного выступающей нижней губой и прямым носом вкупе с трёхдневной небритостью создавали впечатление погружённого в свою работу профессора и строгого полицейского одновременно. Хотя, если гладко выбрить щёки и надвинуть на глаза фуражку с высокой тульей, получился бы готовый образец «настоящего арийца, преданного лично фюреру и беспощадного к врагам рейха».
– Моя племянница, которую этот солдат спас от верной смерти, и я лично благодарим гостя за неожиданную и столь своевременную помощь и хотели бы хоть как‑то компенсировать его хлопоты…
Произнося это, незнакомец не торопясь подошёл к столику, небрежным движением кисти отодвинул в сторону жандарма и протянул руку капралу.
– Петер Дальберг к вашим услугам, месье Буше. Благодарю за такое оригинальное спасение моей племянницы и приглашаю в любое удобное для вас время посетить наш родовой замок Фризенхаузен. Если не против, можем отправиться туда немедленно. Завтра Новый год, и я знаю, что русские крайне уважительно относятся к этому празднику. Отметим наступление последнего года тысячелетия вместе, если у вас не запланировано более интересное времяпрепровождение на новогоднюю ночь.
– Простите, а как вы поняли, что я – русский?
– О, ваш бесподобный акцент слышен, даже когда вы молчите!
– Ну, если господа жандармы не возражают… – пожал плечами Буше.
– Они не возражают, – улыбнулся Дальберг, увлекая за собой легионера.
После трёх лет службы в Джибути и Боснии он вместо положенного отпуска ехал в родовой замок немецкого аристократа. Судьба французского капрала Жоржа Буше, выпускника военно‑медицинской академии Григория Распутина и лейтенанта МОСН Георгия Новых делала ещё один неожиданный, загадочный поворот.
Глава 14
Фризенхаузен
– Артём Аркадьевич, вас так долго не было. Что случилось?
– Отдыхал, Гриша… И сейчас – тоже… Имею право…
– Так вы ко мне не по службе?
– Ну, кто к кому – это спорный вопрос. Да ты присаживайся, Гриша, в ногах правды нет, разговор будет обстоятельный… Посидим, выпьем по шоту «Тюламор»… Полюбуемся дикой природой…
Распутин присел на шезлонг, потрогал удивительно прохладную, будто подмороженную ткань, с удовольствием опустился в мягкое ложе и вытянул ноги. В венах головы вместо крови пульсировала боль, и Григорий, чтобы хоть как‑то унять её, сильно сдавил виски руками. Крепко зажмурился… Не помогло. Под веки будто насыпали песок. Попытался открыть глаза и проморгаться. Не получилось. Поднял взгляд наверх. Над головой зеленели огромные, словно паруса, листья пальм, свисали лианы толщиной с корабельный канат. По ним с противными криками бойко бегали взад‑вперёд игривые мартышки, поглядывая на отдыхающих сердитыми глазами.
– Простите, Артём Аркадьевич, пить не буду, вчера хватило…
– Что, Гриша, головка бо‑бо? – ехидно осведомился генерал.
– Не то слово!
– Не надо было мешать «Божоле» и «Курвуазье»! Дорвался до бесплатного… Смотри! То ли ещё будет…
– Умеете вы утешить…
– И не планировал! С чего это мне утешать предателя?
– А кого я предал?
– Известно кого – меня, себя, Ежова, Отечество своё предал…
– Как? Когда?
– Когда продался иезуитам…
– Я никому не продавался, товарищ генерал!
– А вчера во время попойки что ты писал?
– Это мы поспорили с Дальбергом насчёт моих способностей, и я ему на память почти весь календарь за тысяча девятьсот семнадцатый год по дням расписал… Дошли до весны, и Петер сказал, что достаточно, он признаёт свой проигрыш…
– На самом деле проиграл ты, Гриша! Теперь у иезуитов есть актуальный образец твоего почерка, и расписку о продаже тобой души и Родины сварганить сможет каждый подмастерье…
– Да какой Петер иезуит?.. Смешно даже…
– Смешно тебе, Гриша? – Голос Миронова звучал в голове как раскаты грома. – Посмотрим, кто будет смеяться последним…
Небо над головой Григория стало серым, неизвестно откуда налетевшие тучи сомкнулись в каменный закопчённый свод подземелья, лианы превратились в цепи, мартышки – в искалеченных узников, испускавших пронзительные крики отчаяния и стоны боли. Свод опускался всё ниже. Дышать становилось всё труднее. Григорий попробовал вскочить, но руки и ноги оказались прикованными к металлическому каркасу, а сам шезлонг трансформировался в пыточный стол инквизиторов…
[1] Французская фамилия Буше пошла от слова «мясник».
