Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
«Так, стоп! А в какое время я занимался чистописанием? Позже, когда всё было съедено, очень многое выпито и начался спор, кто лучше знает свою историю? Получилась ничья. Команды играли на разных полях».
Григорий прилично помнил историю своей страны, легко выхватывал из памяти и расставлял в хронологическом порядке события, фамилии, даты и почти ничего не ведал о собственных предках. Да, Сибирь. Крестьяне, потом рабочие, инженеры… Маловато! Дальберг, наоборот, безбожно путал геополитический событийный ряд, но прекрасно знал всё про свой собственный род. Григорий к концу дискуссии так и не решил, что лучше…
– Ты рушишь мои стереотипы, Петер, – рассматривая фамильный герб Дальбергов, делился своими чувствами Распутин. – В России с дворянами не очень. До встречи с тобой я знал их только по фильмам и книгам. А там, куда ни посмотришь, упадок аристократии и гибель старых элит. Про разорение дворянских гнёзд пишут стихи и романы. Экран и сцену заполонили бедные, но благородные аристократы – от Любови Андреевны Раневской до Бланш Дюбуа. В моём воображении сформировался дворянский образ этакого чудаковатого старикана, с трудом отапливающего пару комнат в полуразрушенном родовом замке с протекающей крышей… А ты совсем на него не похож, твой дом крепок и напичкан электроникой, как рождественский гусь – яблоками. Вот только герб какой‑то, прости меня, невзрачный. Ну что это такое – скромный крест на золотом щите? Может, подрисовать что‑нибудь, чтобы выглядело солиднее?
Петер искренне и заразительно расхохотался.
– Ой, Жорж, с тобой не соскучишься! Святая простота… Да будет тебе известно, что обилие мелких деталей и украшений на гербе как раз говорит о скромности и молодости рода. Зато какой‑нибудь самый простой геральдический символ без мишуры – свидетельство древности и благородства. Что же касается протекающей крыши… В нашем сословии, как в любом другом, есть разные особи, в том числе как в книгах и кино. Но позволь тебя ещё раз удивить. Гибель старых родов сильно преувеличена. Наиболее известные аристократические семьи выжили во всех социальных катаклизмах. Невзирая на всеобщую уравниловку мировых войн и революций, они умудрились сохранить и даже приумножить свои состояния. Сейчас, как и в Средние века, объём их богатства и влияния не поддаётся описанию…
Впервые за время общения в голосе Дальберга проклюнулось чувство собственного величия, а черты лица забронзовели.
– Обладатели звучных титулов по‑прежнему распоряжаются самым дорогим активом Европы – её землей и недвижимостью, – медленно вещал Петер, опираясь на огромный пузатый глобус, а его глаза светились сословной гордостью. – Графы Кавдор, упомянутые Шекспиром в «Макбете», и сегодня живут в своём родовом замке. От него до края их владений, как и пять веков назад, надо весь день скакать на коне. Немецкие князья Фюрстенберги, ведущие свой род с тринадцатого века, тоже обитают в фамильных резиденциях – замках Вейтра и Хайлигенберг, имея в собственности тысячи гектаров самых ценных активов – лесных. А легендарная династия Шварценбергов владеет целой дюжиной замков и дворцов. Самая эффектная их недвижимость – огромный дворец в центре Вены.
– Но не везде же так! – попытался возразить Григорий.
– Кроме России – везде, – отрезал Петер. – Англичане подсчитали, что по состоянию на конец двадцатого столетия треть всей британской земли, самой дорогой в мире, находится в собственности тех, кто владел ею и тысячу лет назад. Герцогу Вестминстерскому принадлежит часть знаменитых районов Лондона – Мейфэр и Белгравия. В собственности графа Кадогана находится центральная часть английской столицы – площадь Кадоган, часть улиц Слоун‑стрит и Кингз‑роуд. Исследование, проведённое экономистами Банка Италии около года назад, показало, что на протяжении последних шестисот лет самыми богатыми и влиятельными людьми Флоренции оставались одни и те же семьи.
– И никто ничего не знает? – впервые за весь вечер подал голос молчавший как рыба Василий.
– Это у Гейтса и Элисона активы прошли IPO[1], и любой желающий может видеть, во сколько они оцениваются на рынке, – подтвердил его слова Дальберг, – а европейские наследники старинных титулов и состояний не любят светиться в прессе, избегая списков «Форбс». Это помогает править Европой, будто своей вотчиной. Как видите, господа, реальные хозяева жизни всё те же, что и сотни лет назад. Публичность важна для плебеев. А тут всё наоборот. Журналисты, например, давно пытаются выяснить, какой именно землей владеет Эдвард Уильям Фицалан‑Говард, восемнадцатый герцог Норфолкский. Сам герцог говорит о своих имениях скромно: «Я помаленьку фермерствую в Западном Сассексе…»
– Неужели даже налоговики ещё не провели инвентаризацию дворянских активов и не вычислили их стоимость? – фыркнул Вася. – Не верю!
– А сколько могут стоить, например, подлинники Веласкеса и Гойи, письма Христофора Колумба, дворцы в Севилье, Мадриде и первое издание «Дон Кихота», которыми владеет семья девятнадцатого герцога Альбы? По разным подсчётам, его состояние оценивается в сумму от шестисот миллионов до пяти миллиардов долларов. Разброс цифр наглядно показывает, насколько условны все эти оценки. На самом деле они не отражают и сотой доли настоящей стоимости…
– Ты говорил, что Европой правят те же люди, что и тысячу лет назад. А как же еврокомиссары, Европарламент?
– Брюссельская бюрократия и общеевропейские фонды – это просто современные сборщики оброка со всего европейского населения для обеспечения потребностей высшего общества, – снисходительно усмехнулся Дальберг. – Так как аристократам принадлежат сотни тысяч гектаров земли, они позиционируют себя как «фермеры», следовательно, претендуют на солидные дотации, выделяемые в ЕС на поддержку сельского хозяйства. Каждый год такие «земледельцы», как герцог Мальборо, герцог Нортумберлендский, герцог Вестминстерский и лорд Ротшильд, получают от Брюсселя десятки и сотни миллионов экю[2]. Про владения восемнадцатой герцогини Альба говорят, что она может пройти с севера до юга Испании, ни разу не сойдя с принадлежащей ей земли. Всё это, опять же, дотирует ЕС. Но любые сельскохозяйственные хитрости меркнут по сравнению с успешной коммерцией, развёрнутой великими князьями, переформатировавшими свои владения в офшоры. Принцы Монако превратили своё государство в самую знаменитую налоговую гавань для частных лиц. Великие герцоги Люксембурга сделали то же самое для компаний и фирм.
– Ты всё время говоришь «они», «их». А себя самого ты не относишь к этому обществу? Или ты не владеешь земельными наделами, по которым можно пройти с севера до юга, ни разу не сойдя с принадлежащей тебе земли?
– Нет‑нет, мы не лендлорды. Дальберги имеют собственную нишу. Если интересно, я как‑нибудь расскажу историю нашей семьи…
– Конечно, интересно, – кивнул Григорий. – Думаю, то, что ты уже рассказал, сделано не просто так, ради поддержания беседы…
Взгляд, которым одарил его Петер, Григорий чувствовал на своем лице, как солнечный ожог, почти сутки спустя. Кто же ты, наш щедрый благодетель, и что тебе надобно от скромных легионеров?
* * *
[1] Initial Public Offering (IPO) – первая публичная продажа акций коммерческого общества. Обычно следует после детального изучения капитала.
[2] ЭКЮ – внутриевропейская расчётная единица, предшественница евро.
