Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
– Жорж, тебя хочет видеть какой‑то абориген, – вызвал его дежурный с КПП.
Напротив въезда в расположение французской части, на кипе готовой к укладке тротуарной плитки, примостился старик… Хотя называть его так было бы неправильно. Есть люди старые, а есть очень пожилые. Он относился как раз ко второй категории. Это было заметно по фигуре. Никакой сутулости, никакой согбенной спины и впалой груди. Широкие плечи поданы назад, правая рука опирается на элегантную трость, будто взявшуюся из прошлого столетия, левая приложена к козырьку летней бейсболки. В тон легкомысленному головному убору – лёгкие льняные штаны и такая же рубаха навыпуск. По тому, как старик вытягивал шею и высматривал внутренний двор, было понятно, что он кого‑то ждёт, поэтому Распутин не мешкая направился к этому абсолютно незнакомому посетителю.
– Добрый день. – Григорий решил сразу начать разговор по‑русски, предполагая, что этот язык будет более понятен, чем все остальные.
– Здраво! – поприветствовал старик легионера по‑сербски и сразу же перешёл на приличный русский язык. – Стало быть, ты тот самый неправильный француз, что нашу Душе́нку у шептаров отбил? Хвала вама пуно!
Серб снял бейсболку, и в Григория упёрся живой взгляд прозрачных глаз – будто чистая река текла в глазницах старика, играя на солнце, отсвечивая голубыми и зелёными сполохами, как северное сияние.
– А её зовут Душенка? – улыбнулся Григорий. – Буду знать. Ну и как она?
В воздухе повисла пауза. Взгляд старика водяным потоком вливался в глаза Распутина, и капрал почувствовал, что голова загудела, как трансформатор высокого напряжения. Даже волосы начали потрескивать, будто наэлектризованные.
– Да вот я как раз и хотел это узнать, – проговорил старик, не опуская глаз.
– Отец, но при чём тут я?
Старик наконец отвёл взгляд.
– Да я вижу, что ни при чём, – вздохнул он и тихо, беспомощно добавил: – Её перед допросом осматривал немецкий врач, предложил работу: она же у нас медсестра. Душенка так обрадовалась… Надеялась, что тебя так легче найти будет… А ты, значит, её тут не встречал?
Сердце Распутина кольнуло неприятным предчувствием.
– Прости, отец, но нет. А как звали врача? Давай у него спросим.
– Душенка назвала его герр Вуле. Из немецкого госпиталя. Может, знаешь такого?
Григорий почувствовал, как его глаза сами расширяются, а руки холодеют. Заметил это и старик.
– Стварно лоше?[1] – автоматически перешёл он на сербский.
– Знаешь, отец, – голова Распутина моментально переключилась в режим турбо, – давай сделаем так… Ты пока иди домой и жди известий, а я узнаю всё, что смогу…
Вернувшись обратно, он быстро позвонил Ежову. Как же! Лёшкин номер был или занят, или недоступен.
Второй звонок – оперативному дежурному.
– Добрый день! Французские коллеги беспокоят! Передайте майору Ежову, что интересующие его медикаменты прибыли и Жорж Буше будет с ними через час в госпитале. Ждать не смогу, поэтому пусть поторопится, мне нужно обязательно перевести ему инструкцию, чтобы избежать осложнений!
* * *
– Ну просто какой‑то праздник души, – балагурил Ежов, залезая в БТР. – А у меня как раз согласована с союзниками плановая инспекция нашей десантуры в немецком и американском секторе. Даже ничего изобретать не придётся – наше появление ни у кого вопросов не вызовет. Осталось придумать, с какого такого перепугу русская делегация попрётся в немецкий госпиталь.
– Я ничего сложного не вижу, – пожал плечами Григорий, – приехали попрошайничать медикаменты. Но в данном случае лучше пойду я: у меня уважительная причина – ищу спасённую, обещавшую мне свидание. Кровь бурлит, тестостерон зашкаливает, а она тут с немецким доктором вась‑вась. Могу даже Отелло изобразить.
– Самое то, – согласился Ежов. – Ну, ямщик, трогай!
– Поехали…
* * *
– Герр Вуле! Вас ждут около поста!
– Кого там черти носят?
– Француз. Капрал Буше. По личному делу.
– По личному? Да‑да, уже иду! И кому я тут понадобился? О Боже!..
– Посмотрите, кто пришёл! – удивился Распутин по‑русски, проглотив свою ранее заготовленную речь. – Никак не ожидал… И почему тебя зовут Вуле?
У высоченного, под самую притолоку блондина в светло‑зелёном халате с бейджиком «Доктор Август Вуле» поползли вверх белёсые брови. И без того светлая кожа потеряла остатки пигмента, рот приоткрылся, а светло‑серые глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит. Вопрос Распутина основательно выбил доктора из колеи, и он воровато оглянулся по сторонам. Увидев, что никто их разговор не слушает, потряс головой, будто прогоняя видение, и расплылся в такой знакомой Распутину застенчивой улыбке.
– Наверно, по той же причине, по которой тебя теперь зовут Буше! – ответил он тоже по‑русски, но с заметным акцентом. – Фамилию обычно меняют в двух случаях – удачный брак или неудачный гешефт. И что‑то мне подсказывает, что в твоём случае амурные дела ни при чём.
– А в твоём?
– Ты специально нашёл меня, чтобы исповедовать?
– Нет, конечно! – Григорий тоже полностью пришёл в себя, распахнул объятия и схватил блондина в охапку. – Ну, привет, чертяка! Как я рад тебя видеть живым и здоровым!
Доктор, ещё не зная, как себя вести, потрепыхался в руках Распутина и, поняв, что просто так не вырваться, изобразил нечто похожее на встречные объятия.
– Гриша, ты же знаешь, что у меня никогда не было от тебя секретов. Просто тут… э‑э‑э… не совсем удачное место для дружеской беседы. А ты так стремительно навалился со своим вопросом про мою жизнь, что я растерялся…
– О нет! Можешь не отвечать. Просто я ищу одну симпатичную девочку, которая задолжала мне свидание. А ты, оказывается, лично осматривал её перед допросом неделю назад. Сербка. Попала в переделку недалеко от Митровицы. Не подскажешь, где её найти? Родственники сказали, что ты её устроил на работу…
Собеседник Распутина опять побледнел и замялся, опустив глаза в пол.
[1] Так плохо? (серб.)
