Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
Душенка молнией метнулась к легионеру, подставила своё худенькое плечико.
– Ocлони се на ме͑нe! Не плаши се! Я сама яка![1] – заворковала она чудным грудным контральто.
Позже Гриша узнал, что девушка сорвала голос, ругаясь на бандитов, и просто не могла себе позволить свой обычный тембр. Но в тот момент Распутину показалось, будто грациозная гибкая кошка изящно коснулась своим шёлковым боком его руки и заурчала‑замурлыкала, утешая, убаюкивая, даря умиротворение и нечаянную тихую радость.
Она помогла ему опуститься обратно на диван, взяла его руку в свои ладошки и что‑то спрашивала, снимая повязку, перебирая пальчиками кожу на запястье, а Гриша глупо улыбался, сознавая, что выглядит беспомощно и нелепо, но даже не пытаясь как‑то приосаниться и сменить выражение лица. Часы остановились. Он выпал в межвременное пространство и жил там долго и счастливо, пока на улице не раздались отрывистые команды, а в коридоре – топот тяжёлых армейских берцев.
В комнату ворвался возбуждённый Ежов с глазами старика из сказки Пушкина, выменявшего свою старуху на золотую рыбку.
– Ну, Айболит, всё! Привезли твоего полунемецкого эскулапа, пойдём долги гостеприимства возвращать! Шустрый оказался пациент, чуть не сорвался с крючка. Албанцы его прямо в аэропорту подсекли, на виду у всей немецкой делегации. Ещё полчаса – и случился бы полный «ауфидерзен»!
* * *
– А теперь мы будем отвечать по‑военному быстро, чётко и убедительно, – перевернув стул спинкой вперёд, усевшись на него, как на коня, и положив свои кулаки на верхнюю перекладину, отчеканил Ежов, упершись взглядом в Айвара.
Тот фыркнул, тряхнул головой, дёрнул пластиковые хомутики, намертво прицепившие его руки к ручкам стула, и насмешливо ответил по‑русски:
– Вы, майор, с ума сошли или перепились на радости, что из своего российского гадюшника в приличную страну попали! Какие ответы? С какой стати? Это не я вам должен что‑то говорить, а вы мне приносить извинения, пока дело не дошло до политиков, чтобы за ваши действия не пришлось оправдываться вашему алкашу‑президенту!
Ежов, закатив глаза к потолку, со скучающим лицом выслушал гневную тираду эскулапа и печально вздохнул по её окончании.
– Ну вот не везёт мне категорически! Каждый раз одно и то же! Вы, Айвар Витолдович, совершенно не цените ни моё, ни собственное время! Ваши требования, к сожалению, невыполнимы. Знаете почему? Потому что вас тут нет! Никакого гражданина Латвии Веиньша на Балканах не было изначально, а доктора Августа Вуле три часа назад похитили на глазах у коллег члены какой‑то албанской криминальной группировки и держат в заложниках неизвестно где. Кстати, абсолютно отмороженные ребята… Никто не знает, что они сейчас с вами вытворяют…
При этих словах в ладони майора вдруг оказался компактный охотничий нож и начал выписывать замысловатые пируэты между пальцами.
– Как же вы так неаккуратно потоптались на мозолях местной бандоты? У них межклановые разборки веками ведутся, а вы решили поучаствовать… С какой целью?
– Не суйте нос куда ни попадя, майор! Это не ваше дело!
– А у меня работа такая – совать нос не в свои дела.
Айвар перевёл глаза на Распутина, оставшегося сидеть у двери.
– Какой же ты дурак, Гриша! Какой же дистиллированный клинический идиот! – перешёл он на немецкий язык. – Из всех вариантов ты выбрал самый проигрышный! Из всех противостоящих сторон – самую бестолковую, где вообще не ценят людей и даже не понимают, как можно использовать профессионала! Потому у них всё наперекосяк и через жопу! Академики картошку копают, а сержанты изобретают оружие…
– Кстати, оружие получается неплохое, – заметил Распутин. – Американские морпехи в горячих точках почему‑то обзаводятся в первую очередь именно им, оставляя хваленые М‑16 только для парадов и интервью с корреспондентами. А Отечество… Его не выбирают, Айвар. Это не мундир, который можно повесить в шкаф или выбросить в мусорник.
– Три раза «ха», Гриша! Твоё Отечество само меняет мундиры и флаги чаще, чем приличные люди успевают выпить чашечку кофе!
– Ты опять ошибся! Все мундиры и флаги, что ты видел, – это части единого целого. Одно и то же явление, просто с разных сторон, при разном освещении в разное время суток. Ты сначала нашёл зуб медведя, потом поковырялся в его экскрементах и вдруг решил, что это разная фауна. Но лишь для твоего хуторского мышления медведь – слишком большое животное, чтобы существовать целиком.
– Гриша, ты болван! Нет и никогда уже не будет никакого целого медведя. Есть его ошмётки, распотрошённые и освежёванные англосаксонским гением, временно находящиеся в одной куче, покорно ждущие, пока могучая рука заокеанского хозяина отправит их поочерёдно на кухню цивилизованного человечества. Ты, Гриша, защищаешь миф, фикцию! Россия – это даже не голый король, а его бесплотный призрак! Мутное изображение на пожелтевшей от времени фотокарточке! Ты слепой, Гриша, если не видишь этого! Вы все тут слепцы! Несчастные люди!
Айвар в запальчивости опять перешёл на русский, невольно сделав Ежова соучастником диалога.
– Но майор, он хоть за свои звёздочки бьётся, за боевые и командировочные в валюте, а ты, Гриша, за что? Тебя твоя Родина пережевала, переварила и… Ты и миллионы таких же, как ты, русских за пределами России – жертвы её дефекации! И вы всё равно упорно лезете обратно в задницу с криком «Это наше Отечество!», чем подтверждаете свою рабскую сущность…
Распутин прекрасно понимал, что такое многословие в исполнении Айвара не что иное, как признак крайней нервозности и страха. Откровенно скучающий Ежов выглядел на фоне латыша каким‑то айсбергом, твёрдо нацеленным на «Титаник».
– Ну, в таком случае, герр Вуле, вам придётся ответить на несколько вопросов призрака, – прервал Лёшка водопад красноречия Айвара, – ведь общение с потусторонним миром пока не является преступлением и не квалифицируется в странах НАТО как разглашение государственной тайны, не так ли? Так вот, мою страну интересует, где находятся центры чёрной трансплантологии, как осуществляется ваша связь с кураторами и кто конкретно в БНД, ЦРУ и МИ‑6 осуществляет прикрытие вашего бандитизма.
– Для потусторонней сущности у вас слишком земные вопросы, – пробурчал Айвар.
Запал его постепенно угас, и через напускное спокойствие, как чертополох сквозь асфальт, начал пробиваться противный, колючий страх.
– Ещё скажите, что для привидения я слишком хорошо выгляжу. Сделайте мне комплимент. Попробуйте понравиться и уедете отсюда обратно в свой госпиталь, а не к албанским отморозкам из клана Мусаи.
Айвар замолчал и опустил глаза, угрюмо разглядывая свою обувь.
[1] Обопрись на меня, не бойся, я сильная.
