Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
– Интересно, – прищурился Ежов, но сразу же покачал головой: – Да кто ж мне бассейн‑то даст? Если только в озере или речке личный состав топить… Нет, у нас попроще: из настоящего болота друг друга вытаскивать на марш‑броске или Иван Иваныча разбирать.
– А это что за зверь?
– Чучело‑манекен трупа с каким‑то важным документом во внутреннем кармане. Бойцам надо его обыскать. Под верхней одеждой – кровавые внутренности. Специально ездил на мясокомбинат, договаривался насчёт свиного ливера – больше всего на человеческий похож. А если учесть, что свежачком он только первый день, а потом активно разлагается и пахнет… Бойцы его шмонают и блюют по очереди. Но уметь возиться в кровавом месиве из зелёных кишок – это тоже часть квалификации, как и готовность убить невинное существо, например бродячую собаку…
– Пёсу жалко…
– Жаль, – согласился Ежов, – поэтому часто заменяем собаку крысой. Запускаем её в умывальник и закрываем вместе с бойцом. Когда крысе некуда деваться, она атакует. И это настоящая жесть. Короче, если сможешь её прибить голыми руками‑ногами, тебе уже никакой человек не страшен…
– Жёстко!
– Жизнь гораздо грубее и безжалостнее. И даже на самых изощрённых тренировках, в условиях, максимально приближенных к боевым, всё равно не получится создать боеспособный коллектив.
– А что ещё?
– Кроме чувства долга и ощущения собственного превосходства у бойцов должно обязательно быть что‑то личное к тем, с кем они воюют. Без ненависти воевать не получится. Помнишь, нам рассказывали ветераны. С началом Великой Отечественной ненависти долго никто не испытывал. Но когда бойцы своими глазами увидели, что творят гитлеровцы, когда появилось стихотворение «Убей немца», война пошла совсем по другим правилам – по нашим. Поэтому я себе в группу собираю народ с историей: у кого родные сгинули в Абхазии, у кого попали под нож в Средней Азии, кто‑то друга в Чечне потерял, а кто‑то в тысяча девятьсот девяносто третьем в Белом доме близких оставил… У каждого есть личный счёт ко всей этой бандоте, что так «демократично» расползается по планете, сея горе и смерть.
– Собираешь тех, кто жаждет мести?
– Почему мести? – возразил Лёха. – Справедливости!
За беседой они обошли вокруг жилой корпус и опять вернулись во двор. Декорации сменились. Группа Ежова отрабатывала действия на случай внезапного нападения из засады. С первого взгляда было видно, что собраны опытные ребята, знающие без лишних слов, как действовать в экстремальной ситуации. Всё доведено до автоматизма. При первом же намёке на опасность бойцы, идущие в боевом порядке вторым и четвертым, непременно падали вправо, а первый и третий – влево. Быстро организовывалась круговая оборона. Отделение, готовое дать отпор противнику, ощетинивалось оружием, буквально растекаясь по еле заметным укрытиям, по команде собираясь капельками ртути в единое целое.
– Кстати, Айболит, тебе, как медику, будет интересно. Среди людей, прошедших специальную психологическую военную подготовку, процент подверженных поствоенному синдрому значительно ниже. Люди же, не готовые к мощному прессингу в виде лишений, смерти товарища и необходимости убивать для того, чтобы не быть убитым, зачастую становятся пациентами психоневрологических диспансеров либо попадают в исправительно‑трудовые учреждения, как многие афганцы…
– Тоже вспоминаешь?
– Хуже – не могу забыть даже на день. Наверно, это на всю жизнь.
– Слушай, – решил сменить тему Распутин, – а сколько мы ещё тут сидеть будем?
– Ну вот! Я‑то думал, что тебя отсюда теперь палкой не выгонишь. Такая красота! Курорт!
– Кстати, да, – оглядывая окрестности и вдыхая полной грудью горный воздух, согласился Григорий, – не ожидал, что твоё командование так расщедрится…
– Командование? – Ежов сморщил нос. – Айболит, ты шутишь! Оно просто поставлено в известность. А всё, что ты видишь, – частная инициатива!
– Ты стал миллионером?
– Не я, Гриша, не я… Просто не все миллионеры мечтают стащить и свалить. Есть и те, кто понимает: не будет нас – не будет их… Такие нам оказывают поддержку, на которую государство не способно… Пока не способно, – добавил Лёха с нажимом.
– Олигарх, отстёгивающий деньги на спецназ! Аж не верится!
– Сам в шоке!
– Будем считать это рождением нового союза города и деревни, армии и… трудового народа в лице отдельных, наиболее платёжеспособных его представителей!
– Рождение! Точно! – Ежов остановился и шлёпнул себя по лбу. – Вот что значит зарапортовался! Давай‑ка собирайся, пациент! Сегодня у нас ответственный день – мы оба приглашены на день рождения к душеньке Даше! Явка обязательна. Форма одежды парадно‑выходная!
– Откуда информация?
– В отличие от тебя, соня, у меня день начался в шесть утра. Уезжая, она просила передать приглашение… И поцеловать тебя, обормота. Но я этого делать не буду: ты не в моём вкусе!
– Балабол!
– Охотник за нимфетками!
– А сколько ей исполняется?
– Восемнадцать.
– Никогда бы не подумал.
– А это война, – мгновенно посерьёзнел Ежов, – здесь все быстро взрослеют и стареют…
* * *
«Хвала!» – говорят сербы в знак благодарности. Не отсроченное русское пожелание «Спаси тебя Бог» («спасибо») или виртуальное «дарение блага» («благодарю»), а открытое прославление – «Хвала!».
Именно это слово чаще всего слышал Григорий, явившись вместе с Ежовым в дом Душенки в Митровицах. На пороге их встретил дед девушки – тот самый, что приходил к Распутину за помощью. Крепкий, как дуб, несмотря на свои восемьдесят четыре года, бывший партизан Марко‑старший, как он сам себя называл. Марко‑младший, отец Душенки, вместе со своей женой и сыном так и остались под руинами больницы, разбомблённой авиацией НАТО в том самом селе, где Распутин устроил геноцид албанских мародёров, отбив у них внучку Марко.
