Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
Они увлечённо обсуждали шахматные ходы, чувствуя себя в одном шаге от политических кулис, за которые простые смертные обычно не допускаются. Близость больших тайн одновременно притягивала и пугала, будоражила кровь и распаляла фантазию, воспитанную на приключениях графа Монте‑Кристо, мушкетёров де Тревиля и охотников за королевскими подвесками. Они строили планы, которые жизнь перечеркнёт уже через неделю, когда две тысячи боевиков под руководством Басаева и Хаттаба вторгнутся в Дагестан и начнётся Вторая чеченская война.
Через два дня, 9 августа 1999 года, премьер‑министром России будет назначен никому не известный, политически невзрачный и внешне неказистый глава ФСБ Владимир Путин. А ещё через десять дней Ёжик со своей группой будет срочно отозван на Большую землю и оставит Распутина наедине с поставленной задачей и тяжкими думами о незавидной судьбе своего друга и такого далёкого, жестокого, но всё‑таки дорогого сердцу Отечества.
Слова Дальберга насчёт данной американцам кости, которой они гарантированно подавятся, стали приобретать новый, зловещий смысл. Давиться нынешнему заокеанскому гегемону, как и всем предшествующим претендентам на мировое господство, предстояло Россией.
* * *
Скучать без Ёжика долго не пришлось. Через несколько дней после его отъезда Григория вызвал к себе командир роты и вручил открытое командировочное предписание в Страсбург, «в распоряжение встречающего». Распутин всё понял без слов.
Во Францию твёрдо решил лететь с Душенкой и попытаться на месте уговорить её хоть какое‑то время пожить там, подальше от войны. Оставлять её одну не хотелось даже на минуту. Она, как бездомный щенок, почувствовав широкую спину взрослого мужчины, торопилась прислониться к ней, схватиться за сильную руку как за спасательный круг и не отпускать ни при каких обстоятельствах.
К тому же её несомненные способности и музыкальный слух позволили стремительно осваивать незнакомые языки. Пока её речь представляла собой очаровательную, непереводимую смесь русского, английского, французского и сербского. Но с каждым днём увеличивалось количество новых, правильно произносимых слов, и Григорий надеялся к концу года услышать сносно понимаемый говор хотя бы на одном из них. Сам он с удивлением обнаружил, что влюблённым для общения достаточно очень скромного словаря межнационального общения, во всяком случае в медовый месяц.
Командование KFOR сквозь пальцы смотрело на амурные дела подчинённых, предпочитая не вступать в жёсткое противостояние с мужским коллективом, страдающим без семейного тепла и женской ласки. Европейская виза у Душенки была, её выправил Айвар, когда заманивал лестной работой в Италии. «Хоть какая‑то польза от ублюдка», – пробормотал Григорий, проверяя паспорт супруги.
Маршрут до места назначения он изменил. До австрийского Граца добрались самолётом, взяли в аренду машину и с ветерком помчались на запад, останавливаясь в романтичном Зальцбурге, сонном Аугсбурге и деловом Штутгарте. Оставив утомлённую дорогой жену в отеле Баден‑Бадена, от которого ходил чартер до ближайшего аутлета, Григорий покатил на встречу с Дальбергом. Попрощались полгода назад неоднозначно. Как‑то оно будет сейчас?
* * *
Иезуит принимал легионера в той самой библиотеке, где состоялся их последний разговор. Вид у него был потрёпанный, будто аристократ не просыхал трое суток, под глазами набрякли мешки, носогубные складки стали резче, глубже, и только глаза остались такими же колючими, внимательными, изучающими. Предложив присесть на то же кресло, что ещё помнило Распутина, он плеснул себе красного вина из бутылки без этикетки и расслабленным жестом предложил гостю выбирать напитки и закуску.
– Ты удивил меня, Жорж… – Дальберг сказал это таким безразличным тоном, как если бы произнёс «ты совсем не оригинален». – Не ожидал от тебя такой страсти к путешествиям по Европе, да ещё в компании с хорошенькой леди. Познакомишь?
«Обойдёшься», – хотел надерзить Григорий, но вместо этого ответил, стараясь придать голосу максимум удивления:
– Откуда такая осведомлённость, Петер? Ты начал интересоваться моей личной жизнью и следить за мной?
– Ну, может быть. Самую малость, – равнодушным голосом отозвался Дальберг. – С того памятного дня, когда твой глазастый напарник обнаружил незваных гостей в моих владениях, я несколько изменил собственное отношение к безопасности и предпринял некоторые меры для борьбы с неожиданностями.
– Ты чего‑то или кого‑то боишься? – поинтересовался Распутин, наполняя свой бокал из той же бутылки, что и хозяин дома.
– Все мы боимся чего‑то или кого‑то, – поморщился иезуит, – но в данном случае это была больше забота о твоей безопасности, ведь подвиги рождают не только славу, но и желание мстить. Я должен был убедиться, что за тобой по пятам никто не следует с этой целью.
– Ну прости, я не знал, что стал такой важной птицей, – съязвил Григорий, – и…
– Прощаю, – перебил его Дальберг. – Но раз мы всё‑таки будем работать вместе, на будущее прошу тебя согласовывать свою активность и маршруты передвижения.
– Хорошо. – Распутин поставил бокал на столик. – Раз мы будем работать вместе, хотелось бы знать, что конкретно сегодня является главной опасностью и кто тот враг, что эту опасность генерирует?
– Резонно, – ответил Дальберг, также отставляя бокал и поднимаясь из кресла. – Сиди‑сиди, мне полезно размять ноги.
Аристократ подошёл к камину, погладил старинную кладку, провёл рукой по мрамору отделочной плиты, будто решая, что конкретно он может сказать этому загадочному русскому. Делая вид, что любуется резными каминными накладками, Дальберг усиленно «складывал пазл». Пауза затянулась.
– Петер, – осторожно сказал Григорий, – я вижу, что ты устал и несколько раздражён. Может, стоит отложить наш разговор на некоторое время?
– Да, Жорж, я действительно слегка не в себе, – неожиданно скрипучим голосом ответил Дальберг, опершись на каминную полку. – Как бы тебе объяснить… Представь себя виноделом, потомком тех, кто столетиями выращивал лозу, выделывал из винограда тонкое вино, превращал его в драгоценный коньяк путём перегонок и многолетней выдержки в строго определённых условиях. Представь, что дело нескольких поколений почти закончено. Ты раскрываешь сосуд с этим божественным напитком и готовишься принять гостей, чтобы продемонстрировать им это волшебство. И вдруг, отвлёкшись на минуту на домашние дела, обнаруживаешь в своей гостиной дальнего родственника, не испорченного хорошими манерами. Этот enfant terrible разводит амброзию кока‑колой, пробует и говорит: «Что‑то льда не хватает». Вот что ты сам почувствуешь?
– Убить мало, – ответил Распутин максимально серьёзно, стараясь не захохотать, вспомнив совместные с Ежовым коньячные эксперименты в условиях летней жары на Балканах.
