Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917
Остальные заседатели, удивлённые необычным поведением «вожака», начали, страшно косясь и изгибаясь, заглядывать в папку, лежащую перед председателем. Генерал, слюнявя пальцы и перекладывая страницы, качал головой, периодически вскидывал глаза на Распутина, произносил «да‑а‑а», протягивая букву «а», и опять зарывался носом в казённые фразы кадровиков военкомата и Гришиного полка.
Распутин от скуки начал разглядывать иконостас на груди генерала, где среди ярких планок юбилейных медалей узрел сразу три пурпурных ленточки боевого ордена Красной Звезды и зелёный штрих медали «За оборону Ленинграда». «Свой!» – сгенерировал команду мозг без всякого участия Григория, послав условный сигнал в центральную нервную систему, и Распутин почувствовал, как уходит мандраж, расслабляются собранные в комочек мышцы живота, мягкая тёплая волна прокатывается по всему телу, а в голове начинает приятно и успокаивающе шуметь морской прибой.
– Ну вот что, сынок, – откладывая в сторону личное дело, тихо, будто разговаривая сам с собой, произнёс генерал, – бумаги твои мы ещё почитать успеем, а ты пока нам так, по‑простому, расскажи, как там было…
То ли заворожённый боевыми наградами на груди генерала, то ли от его низкого, обволакивающего голоса, Григорий вдруг почувствовал непреодолимую потребность облегчить душу, выложить то, что не мог доверить ни друзьям‑знакомым, ни родителям.
И он начал рассказывать… Про липкий, ничем не смываемый и не заглушаемый страх во время холерного карантина, про то, сколько сил надо было приложить, чтобы, заступая в наряд, просто шагнуть за порог инфекционного модуля, где вонь, тоска, безысходность и глаза сверстников, глядящих на тебя с такой надеждой… Некоторым уже ничем не можешь помочь. Ничем! А когда речь зашла о Наташе, Григорий вдруг, сам не ожидая того, кинул лицо на руки, в голос зарыдал и не видел, как генерал цыкнул на члена комиссии, открывшего было рот, и посмотрел на остальных дёрнувшихся подчинённых так, что они истаяли до состояния сухофруктов.
А Григория несло по волнам памяти. Он не стеснялся слёз, текущих по щекам, и, вспоминая о службе с Ежовым, почти кричал, что в глубоких рейдах группе необходимо соблюдать скрытность и каждый встреченный в лесу, на равнине или в горах, видевший группу, должен умереть. Ребёнок, женщина – любой. И как командир пишет письмо маме сгинувшего чёрт знает где солдата, а потом пьёт…
Рассказывал о прошлом, но почему‑то в настоящем и будущем времени. Как они встречаются с агентом Ежа, этническим таджиком, пьют чай и любуются потрясающе красивым закатом в горах. Разговаривают о жизни, а вокруг крутятся его дети. Глазастенький мальчик всё время трётся возле папиного друга‑шурави, гладит руку и смотрит снизу вверх. Другой ребёнок – дочка, которой по возрасту ещё не надо носить чадру, робко улыбается и по‑детски кокетничает, а ты ловишь для неё шикарную бабочку, передаёшь из своих грубых рук в её маленькие ладошки. Бабочка щекочется лапками‑крылышками, девчушка взвизгивает, отпускает её, тушуется и прячется за папу.
Папа – активист какой‑то местной проправительственной партии. Ежов вкладывает ему в уши нужную информацию, догадываясь, что будет дальше. На рассвете активист поедет в райцентр, и его перехватит рейдовая группа прибывшей пару дней назад очень серьёзной диверсионной банды под командой кадровых офицеров спецназа соседней страны. Активиста вывернут наизнанку. Это чушь, что кто‑то может удержаться… Ломаются все, если не успеют умереть. Через день всю банду, вышедшую в нужную точку по рассчитанному Ежовым маршруту, полностью обнулят. Офицера пакистанской разведки возьмут живым. Энергоцентр, куда они шли, останется целым. Это хорошая военная работа.
…А потом ты будешь стоять вместе с Ежовым на похоронах таджикского друга, глядя пустыми глазами на платок, под которым его перерезанное горло и то, что раньше было лицом. И над телом, не опускаясь вниз, будет трепетать крыльями потрясающе красивая бабочка, а за твой палец будет держаться, глядя снизу вверх, маленький глазастенький мальчик, его сынишка, такой же, как сероглазый, беленький сын Ежова, находящийся на другом конце земли. Он, когда вырастет, обязательно станет солдатом – псом войны. И всё повторится…
Ты чувствуешь, что перестал быть нормальным человеком и уже никогда не сможешь доверять начальству. И даже товарищам. Разрушительно хорошая военная работа… Вот только закаты после всего пережитого обладают какой‑то мистической силой. Уставишься и смотришь…
Григорий говорил, не умолкая, почти час, и не слова и слёзы, а война изливалась из его души и тела.
Когда этот поток иссяк, в аудитории повисла тишина, и даже скрип стульев не нарушал её, пока генерал со вздохом не спросил у одного из членов комиссии:
– Ирина Владимировна, сколько у нас ещё ожидают?
– Двое, – одними губами обозначила ответ женщина.
– Извинитесь и передайте, что их собеседование переносится на завтра. А нам с солдатом требуется пообщаться в неформальной обстановке…
Генерал‑майор медицинской службы Вениамин Васильевич Волков – боец истребительного батальона в блокадном Ленинграде, закончивший войну начальником медсанбата в Вене, – прекрасно понимал всё, что творится в душе молодого человека. Плеснул керосину солдат на тлеющие угли в душе фронтовика, разбередил старые раны, напомнив генералу его самого почти полвека назад.
Вениамин Васильевич даже не сам решил, а будто почувствовал приказ свыше: надо помочь… Оттолкнёшь – пропадёт. Только пятнадцать процентов абитуриентов‑интернационалистов, прошедших войну, держались дольше одного курса. Забирали документы, уходили в никуда и, как правило, пропадали. Не стоит увеличивать количество безвременно сгоревших. Стоит побороться.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Вениамин Васильевич Волков – один из ярких, творчески одарённых офтальмологов нашего времени, который внёс существенный вклад в развитие многих разделов общей и особенно военной офтальмологии. Генерал‑майор медицинской службы (1980), доктор медицинских наук (1964), профессор (1965), заслуженный деятель науки РСФСР (1975), Герой Социалистического Труда (1982).
В 1938 году окончил с золотым аттестатом Шестую специальную артиллерийскую школу и поступил в Военно‑медицинскую академию имени С. М. Кирова. В академии был сталинским стипендиатом.
В 1941–1942 годах – боец истребительного батальона в блокадном Ленинграде. За проявленное мужество был награждён медалью «За оборону Ленинграда». Служил врачом отдельного батальона, старшим врачом полка, командиром медицинского санитарного батальона. Прошёл боевой путь от Астрахани до Линца – от Волги до Дуная.
В 1967–1989 годах – начальник кафедры офтальмологии Военно‑медицинской академии имени С. М. Кирова и одновременно главный офтальмолог Министерства обороны СССР.
Глава 4
1988‑й. Полураспад
Академия
