Феномен

Вижу, как его губы шевелятся, и догадываюсь, что он что‑то говорит, но я его не слышу. В голове стоит гул, словно я целый день сидела у колонки на концерте Rammstein, в горле пересохло, а в глазах застыли слезы, которые я едва сдерживаю.

Когда я наконец обретаю способность говорить, то шепчу:

– Какой же ты урод, Вуди…

Мой голос звучит до ужаса хрипло. Будто из моих легких выбили весь воздух, и я говорю на последнем выдохе.

Ноги трясутся. Перед глазами все плывет. Но я все‑таки нахожу в себе силы, чтобы подойти к нему и дать звонкую пощечину.

Ярость стремительно бежит по венам. Почещина распыляет меня действовать дальше. Делаю еще один шаг и со всей злости бью придурку между ног. Затем, криво улыбнувшись прекрасному зрелищу, разворачиваюсь и шагаю обратно к дверям. Хватаю из ключницы пульт от «Порше» и вылетаю из квартиры.

 

Глава 6

 

– Какая у тебя мама?

– Моя мама.. очень красивая. Самодовольная.

Очень умная. Холодная.

(с) «Эта дурацкая любовь»

 

Итан.

У этой психованной точно не все дома. Я уверен в этом на миллион процентов. Посудите сами: кто в здравом уме будет встречаться с копией дятла Вуди?

Во‑первых, он тупой. Просто невероятно тупой.

Во‑вторых, он сидит на химозе и мешает протеиновые коктейли двадцать четыре на семь.

В‑третьих, помимо этого стремного хохолка Вудпекера у Вуди Томаса еще и такой же отвратный смех, пробирающий до костей.

Господи, этот парень просто законченный дятел. Такой же бесячий, как и его предшественник Вудпекер.

Он и в самом деле назвал ее «Джелаточка»?

Вспомнив об этом, морщусь и понимаю, что эти двое – идеальная пара.

Нашли же друг друга.

Покидаю спорткомплекс, выхожу на улицу и направляюсь к своему «Рэнж Роверу», припаркованному на служебной стоянке. Сажусь на водительское сидение, завожу машину и плавно давлю на педаль газа. Неспеша выруливаю с парковки, наслаждаясь песней Swing City – In the Mood, разливающейся по салону, и еду в сторону дома своей матери, который находится в квартале от студенческого городка.

Моросящий дождь, который начался ближе к концу игры, сейчас со всей силы барабанит по крыше моей машины. Его крупные капли стремительно сменяются другими, образуя на стекле люка лужицу. Сильный ветер трепещет ветки растущих вдоль дороги деревьев, наклоняя их верхушки, стремящиеся к небу. Его заволокли бурые тучи, наводящие на мысль, что уже глубокая ночь, хотя на самом деле сейчас только шесть часов вечера.

Несколько минут спустя торможу у таунхауса, который делят моя мать и ее подруга Мэри‑Джейн, по совместительству ректор УЮ, и выхожу из машины. Ступаю ногой на дорожку из белого камня и вдыхаю запах роз, растущих вдоль нее. Подхожу к крыльцу, освещенному светом двух маленьких круглых фонарей по краям от двери, и сквозь большое французское окно вижу, что подруги сидят на кухне, попивая вино.

Усмехаюсь вслух.

Видимо, несуществующая миссия по спасению кота выполнена.

Подхожу к входной деревянной двери в мелкий цветочек и тяну ее на себя. В нос сразу же ударяет невероятный аромат запеченного мяса с овощами. Разуваюсь, потому что Мэри‑Джейн убьет меня, если я ступлю своими грязными кроссовками на ее персидский ковер, и ее не волнует, что я только что вышел из машины, и мои ботинки чище, чем лапы ее кота, и сразу прохожу на кухню.

Светлое пространство с большим кухонным гарнитуром в стиле прованс освещает потолочная лампа с нежно‑желтым абажуром. По центру большого овального стола, стоящего у окна с римскими шторами в цветочек, – ваза с букетом полевых цветов. За ним, уже накрытым на троих, шумно болтают две прекрасные женщины. Одна – с рыжими волосами до плеч, с большими зелеными глазами и точеным лицом, а другая, моя мать, – с длинными темными волосами, слегка вьющимися к низу, с яркими голубыми глазами и фарфоровой кожей без единой морщинки. По ним и не скажешь, что им за сорок.

– Итан, милый, как я рада тебя видеть! – увидев меня, Мэри‑Джейн вскакивает со стула и направляется ко мне, чтобы поцеловать в щеку.

– Привет, Мэри‑Джейн. – Целую соседку в ответ, а затем прислоняюсь плечом к дверному косяку и наклоняю голову, пристально следя за тем, что делает моя мать.

– Ну, как все прошло? – интересуется мама.

Сейчас выражение ее лица ясно говорит, что она со мной играет. Нора Мур определенно знает, как вести себя с мужчинами, и не важно, что я ее собственный сын. В университете Нора просит меня говорить всем, что я ее младший брат. Ну, хорошо, хоть не старший. И я послушно делаю вид, что так и есть. Она всегда дергает за нужные ниточки, чтобы получить желаемое. За всем этим обликом милой женщины скрывается настоящий манипулятор‑кукловод. И хотел бы я сказать, что уже привык к этому, но это будет ложью – ведь меня все еще искренне удивляет, как я до сих пор ведусь на все эти игры.

Мама наклоняет голову в ответ и поджимает свои губы в тонкую линию, а затем щебечет:

– Котик, скажи, что ты не злишься?

– Мам, ну какой из меня чирлидер?

– Я вижу, что ты зол, но не называй меня мамой, пожалуйста. Мне едва исполнилось тридцать, я просто физически не могу быть матерью такого взрослого красавчика.

Закатываю глаза и складываю руки на груди.

– Не понимаю, что за игру ты затеяла на пару с этой мисс всезнайкой, но я в этом не участвую.

– А я не понимаю, о чем ты, дорогуша! Что еще за мисс всезнайка?

Мои глаза снова закатываются. Это уже рефлекс.

– Я о Лукреции.

– Лу прекрасная девушка. Ты бы присмотрелся к ней получше.

– Она похожа на Хоббита.

– Чем? У нее волосатые ноги?

– Что? – морщусь. – Святой Иисус, мама.