Финишная черта

Я прикладываю ладонь к груди. Туда, где пару минут назад меня согревали ее прикосновения. Прикосновения, которые она не дарит просто так.

Задев внутренний карман пиджака, понимаю: что‑то не так. Засовываю туда руку и обнаруживаю, что Аврора украла мой бумажник.

Снова.

 

Глава 5

Лиам

 

 

Стоит мне покинуть мероприятие и остаться одному в тишине салона автомобиля, как воспоминания четырехлетней давности о нашей встрече с Авророй обрушиваются на меня тяжелой волной.

 

Я въезжаю в Бристоль – место, где я вырос. А если точнее, провел свои школьные годы. Ведь вырос я в усадьбе бабушки и дедушки в графстве, находящимся к северо‑западу от города. 

В Бристоле у моей семьи небольшой дом, куда я всегда возвращался после школы и тренировок по балету. Однако большую часть жизни одна из усадеб Расселов – Гринвей хаус, была моим постоянным местом жительства. 

Родители нередко уезжали в Лондон или Эдинбург, потому что не смели пропустить ни одно благотворительное мероприятие или игру в поло. Дедушка тоже часто путешествовал по миру или по своим владениям, ведя бизнес. Однако бабушка в основном обитала в своей любимой усадьбе и настаивала на том, чтобы я жил с ней. 

Это не освобождало меня и ее от присутствия на всех вечерах, где пахнет древностью, старыми деньгами и виски столетней выдержки, но давало передышку и уголок спокойствия. 

Дом в самом Бристоле отличается от других владений моей семьи. Он скромный и более… нормальный. Если можно назвать нормальным, что там на постоянной основе живет персонал. По сути, это больше их дом, чем наш. Ведь с тех пор, как я окончил школу, в нем редко кто появляется. 

Я давно не виделся с бабушкой. А она – источник моих жизненных сил, которые в последнее время на исходе. 

Чем старше я становлюсь, тем больше бремя обязанностей и ожиданий пронизывает каждую минуту моего существования. Иногда кажется, что множество рук душат или надевают на меня петлю, которая с каждым днем все сильнее затягивается вокруг шеи. 

Бесконечные благотворительные мероприятия, обязательное присутствие на открытии какой‑нибудь школы или больницы, множество светских мероприятий, где я должен поспособствовать какой‑нибудь сделке или просто почтить своим присутствием влиятельную пару, решившую заключить брак и объединить свои активы. 

Все это… утомляет. А особенно утомляет, когда ты пытаешься гармонично совмещать свой долг с обычной жизнью. Обычными друзьями. Учебой. И просто… свободой. 

В этом году я заканчиваю академию танца. И, сказать честно, то, что ждет меня дальше, пугает.

Мне предстоит бизнес‑школа и еще большее погружение во все дела семьи. Еще большее давление. Не говоря уже о браке, который висит надо мной, как грозовая туча. 

У меня еще есть время, но кажется, что оно ускользает сквозь пальцы. Я не хочу выбирать себе жену, не хочу оценивать ее, как кобылу, достойную скачек.

Я, к своему стыду и вопреки всем правилам, хочу влюбиться. Хоть и боюсь этого до смерти. Ведь что может быть хуже, чем полюбить того, кто никогда не сможет стать частью моего мира? 

Я не являюсь святым. И монахом тоже. К сожалению или счастью. 

 

Моя спальня походит на публичный дом, который может посоревноваться по количеству женщин, побывавших в нем, с лучшим борделем в Нидерландах. Если искать себе оправдание, то оно достаточно просто: я хочу выжать из жизни максимум, прежде чем меня сошлют в какое‑нибудь графство с женщиной, которую я не переношу, и обязанностями, от которых меня тошнит.

Все девушки, с кем я сплю или развлекаюсь, уходят так же быстро, как и появляются. Мне не хочется узнавать их, ведь кажется, что чем больше человек покажет свою душу, тем сильнее риск влюбиться. 

Я не из тех, кто запер свои чувства и стал льдиной. Это бы, безусловно, сыграло огромную пользу и облегчило мне жизнь. Но нет. Я тот, кто чувствует. И это пугает. 

Погруженный глубоко в себя, я не замечаю, как доезжаю до цветочного магазина, где продаются любимые цветы бабушки. 

– Добрый вечер, – я приветствую продавщицу, которая тащит огромный мешок земли в отдел с садовыми растениями. – Позвольте я вам помогу. 

Она смотрит на меня пару мгновений, а потом, устало сдув светлую прядь волос со лба, кивает. 

Я подхватываю мешок и несу его туда, куда она указывает. Мой светлый кашемировый джемпер наверняка не оценит этот поступок, но мне плевать. Бабушка точно дала бы мне подзатыльник, если бы я не помог девушке. 

Она воспитывала меня лучше. 

Так что грязь на моей одежде вызовет только нервный тик на лице матери, но совершенно не оскорбит меня. Кстати, надеюсь, что Лорен Рассел укатила в какую‑нибудь другую нашу усадьбу, чтобы проесть мозг своим слугам.

– Спасибо, – смущенно говорит девушка. – Немногие готовы таскать грязные мешки с землей.

– Не бойтесь просить о помощи. Вы не должны носить такую тяжесть. 

– Это моя работа. – Она тяжело вздыхает, а я просто киваю, потому что больше нечего сказать. 

Мне всегда кажется, что все вокруг работают больше, чем я. Что я совсем бесполезен. Черт, за меня даже стирают носки, потом гладят и аккуратно складывают по цветам в отдельный отсек гардероба. И хотя я привык к такому укладу – ведь живу так с рождения – это не отменяет того, что мне хочется сделать хоть что‑то самому.

Принести пользу. 

– У вас есть бордовые каллы? 

Это единственный магазин в Бристоле, где они продаются круглый год. 

– Да. 

– Мне нужны все, что у вас есть. 

Глаза девушки расширяются до размера монет, которые она пересчитывает в кассе. Ошеломленно кивнув, продавщица начинает собирать букет. 

– Вашей жене повезло. – Ее взгляд скользит на фамильное кольцо на моем безымянном пальце.

– Это для моей бабушки. – Я оплачиваю покупку картой и достаю из бумажника щедрые чаевые. – Если сегодня вы обещаете не таскать мешки с землей, то эти деньги ваши.

Я, конечно, лукавлю – они в любом случае ее. Но мне хочется, чтобы у этой девушки был повод немного отдохнуть.

Ведь я, кажется, отдыхаю всю жизнь.