Финишная черта

– Держи, дружище.

Лиам смотрит на меня и делает глоток. Я подмигиваю ему, надеясь, что он снова подавится.

Друзья Леви и Аннабель еще немного расспрашивают меня о гонках, а затем переключаются на то, что у Хоуп проблемы в детском саду.

Я снова не замечаю, как отстраняюсь, пока рука Аннабель не сжимает мою ладонь под столом.

– Если ты переживаешь по поводу подарка Оливии, то даже не бери в голову. Леви вчера купил ей слайм, потому что она его выпрашивала несколько недель. И что ты думаешь? Оливия сказала, что он уже ей не нужен.

Я усмехаюсь и немного расслабляюсь.

– Мы просто разбаловали наших детей, – вмешивается Леви.

– Ты разбаловал их, – поправляет его Анна, а затем возвращает внимание ко мне. – В общем все в порядке, я уверена, что она потом будет в восторге от краба. Мы часто смотрим «Моану», она любит этот мультик.

– На прошлых выходных она сказала, что краб злой и она больше не любит его, – доносится голос Лиама.

Аннабель успокаивающе поглаживает мое колено. Я действительно хочу, чтобы ее прикосновение подарило мне покой. Когда я не на нервах, то Анна может хоть двадцать четыре часа в сутки обнимать меня. Но сейчас вся моя кожа полыхает.

– Даже я не знала об этом, Лиам. – Тон Аннабель становится более резким. Что совсем неприсуще ей.

– Все в порядке. – Я кладу ладонь поверх руки Анны. – Я действительно много пропустила, но после окончания сезона, в конце осени, у меня будет много времени, чтобы все наверстать.

Это звучит ужасно, потому что еще столько времени. Сейчас только конец февраля.

– Ты останешься в Лондоне? – удивленно спрашивает Анна.

– Да, – киваю я, – и в перерывах между гонками буду тоже возвращаться по возможности.

Глаза Лима на секунду расширяются, но потом он берет все эмоции под контроль. Уверена, он бы предпочел, чтобы я находилась в самой дальней точке мира. Но этому не бывать.

– Боже, это отличные новости!

– Да, – соглашается Леви. – Можешь забрать эту квартиру себе навсегда.

– Я уже перевезла свой симулятор. Теперь его слишком сложно будет вытащить оттуда. Он еле прошел в проем. Рабочим пришлось снимать дверь, а потом ставить ее обратно. Но когда‑нибудь я куплю себе другую квартиру, это…

– Живи там, сколько хочешь. Она твоя. Ты наша семья.

Я киваю, потому что мне не хватит всех слов, чтобы выразить свою благодарность за их постоянную заботу и беспокойство обо мне.

Оливия подбегает к Лиаму и забирается к нему на колени. Марк тоже требует его внимания и просится на руки. Он сажает детей на разные колени, пока те рассматривают его телефон и часы.

Когда Оливия открывает раскраску на телефоне Лиама и начинает выбирать цвета, Марк кричит:

– Красный! Красный!

– Ты научился выговаривать «р»! – искренне восторгаюсь и улыбаюсь я.

– Три месяца назад. Ты бы знала это, если бы чаще возвращалась домой и думала хоть о ком‑нибудь, кроме себя, – резко вклинивается Лиам.

– Это не твое дело. – Я говорю смертельно спокойным тоном, однако теряю терпение. – Но можешь выписать себе какую‑нибудь премию за наблюдательность.

– Не стоит. Ведь я не болею неизлечимым хроническим эгоизмом, как ты. – Он бросает эти слова так, как если бы говорил о том, что трава зеленая, а небо голубое. – Это наследственное? – Лиам грациозно разрезает стейк по всем канонам этикета, плавно погружая нож в мясо. – Кажется, твой отец страдает тем же.

Он испуганно замирает, но эти слова уже не удержать и не спрятать. Они бьют больно и сильно. Я отшатываюсь так, что ножки стула скрипят по полу. Лиам прав. Так чертовски прав, что я даже не могу на него злиться. Ведь такое ощущение, что мне всегда было плевать на то, что я могу обидеть других своей реакцией на их привязанность. Что острые слова, сказанные под влиянием неконтролируемых эмоций, могут ранить.

Я не защищала сестру, когда ее обижал папа.

Не навещала родителей. Вдруг у им тоже нужна моя помощь?

Не знала многих моментов из жизни племянников и сестры.

Я отвратительное ядовитое растение, которое отравляет все вокруг. Включая себя саму. Шрамы на бедре начинают гореть, и мне хочется почесать их. Желательно чем‑то острым.

– Лиам! – рявкает Леви и ударяет по столу.

Тишина окутывает столовую, как густой, тяжелый туман.

А затем слышится тонкий голос Оливии, пробирающийся сквозь мою микропанику:

– Почему тетя Рора плачет?

Я прикасаюсь к щеке. Боже, я не из тех, кто плачет. Но сейчас мокрая щека свидетельствует о другом.

– Извините. – Я встаю из‑за стола и иду к лестнице на второй этаж, чтобы собраться с мыслями.

– Потому что я мудак, – доносится за моей спиной.

– Мудак.

Дети по очереди повторяют это слово, как попугаи.

– Папа вчера сказал это слово, но попросил не говорить маме, – докладывает Оливия.

– Смысл в том, что это не надо говорить, Оливия, – ворчит Леви.

Я прислоняюсь к стене в коридоре на втором этаже, пытаясь сдержать непонятную истерику, но все еще слышу разговоры.

– Сядь на свое чертово место, Лиам. Достаточно! – ругается Аннабель.

– Мама сказала плохое слово, она должна папе денег.

– Я поговорю с ней, – не сдается Лиам.

– Просто оставь ее! Забудь и живи дальше. Вы изводите себя и всех вокруг.

– Именно это ты и сделала с Леви? Забыла? Жила дальше? – выплевывает в гневе Лиам.

Они ругаются из‑за меня, а Лиам и Анна никогда не ссорятся. Я закрываю рот ладонью, чтобы сдержать всхлип. Мне не стоило приезжать. Из‑за меня все идет крахом.

– Еще одно слово в таком тоне, Лиам, и я проткну тебя вилкой. – Тон Леви мог бы отправить кого‑то в могилу.

Повисает тишина, а потом Анна продолжает.

– Да, ты прав. Наши отношения тоже потерпели многое. И я никогда не забывала Леви, как и он меня. Но разница в том, что мы никогда… Никогда, черт возьми, не отравляли друг друга, как это делаете вы!

– Плохое слово. Плохое слово, – заключает Оливия.

На лестнице слышатся мягкие шаги, и я сильнее вжимаюсь в стену. Мне нужно одиночество. Оно такое родное. В нем мне хорошо. По крайней мере, так кажется…