Громов: Хозяин теней – 2
– Не стоит, – спокойно, но жёстко произнёс Еремей. – А то ещё наберут в голову всякое дури.
– Да, да… конечно… извините… это нервное.
Раздалось пыхтение.
А потом протяжный скрежет. И вагон содрогнулся, что заставило людей, забивших проходы, суетиться.
– Лезьте наверх, – велел Еремей и, привстав, откинул полки. – Еще пару минут и тронемся.
– Разумно ли это? – Лаврентий Сигизмундович на полки глядел с явным ужасом.
– Конечно. Не нам же с вами лезть. Они вон молодые, ловкие. Пусть сверху и сидят. А вы, я вижу, человек солидный. Такому по верхним полкам лазить не с руки.
– Это да… это верно. Выпьете? Я, когда переживаю, позволяю себе малость. Коньячок. Хороший…
Мы с Метелькою быстро вскарабкались на вторые полки. Я с облегчением вытянулся и потёр нос. Чтоб вас… как тут живым доехать? Наверху было адски душно, и воздух из открытого Еремеем окошка лишь слегка разбавлял ядрёное марево из человеческих запахов и табачного дыма.
Вагон вновь содрогнулся.
– Никогда не ездил так от, – Метелька вытянулся. – Благодать…
У меня о благодати были иные впечатления.
– Хочешь так ляг, хочешь – боком… – он перевернулся на спину и руки на животе сцепил. – Батька сказывал, что брат егоный ещё когда на заработки до городу ездил. Давно. Так там вагоны без классу были, ну, такие, когда только стенки, а крыши нету…
– Это старые, – донеслось снизу. – Теперь подобные запрещены к эксплуатации. Из соображений гуманизма.
– Чего?! – уточнил Метелька, свешиваясь.
– Человеколюбия, – пояснил я ему.
– И прошу заметить, что далеко не все были согласны с этим запретом. Всё же в конечном итоге дешевизна проезда искупала некоторые неудобства… впрочем… не знаю. Слышал, что их до сих пор используют на частных дорогах. Но сколь правда, судить не берусь… ваше здоровье.
Выпили они, не чокаясь.
– Простите, из закуски только шоколад и пирожки. Матушка собрала. Она всегда волнуется, когда мне надобно по делам отлучится. Вот и беру… угощайтесь. И детишек угостите. Вот эти с визигой[1] осетровою… матушка её как‑то хитро отваривает, с травами. Очень ароматная выходит. А это с капустой. С яблоками вот.
От пирожков ни Еремей, ни мы с Метелькою тем паче отказываться не стали.
Вкусно.
Очень даже. И от пирожков пальцы блестят маслом, пусть даже Еремей выдаёт по платку.
– Хорошо… – голос доносился снизу.
А поезд‑таки тронулся. Сперва неспешно, со скрипом и каким‑то тяжким скрежетом, который заставил Лаврентия Сигизмундовича замолчать, с покачиванием и грохотом чьего‑то багажу, что полетел с верхней полки. И матом, само собою. Куда ж без него в такой обстановке.
Я дожевал пирожок и, закинув руки за голову, прикрыл глаза. Накатывала усталость. Всё же ночью в том сарае не особо и спалось. Под утро вовсе замёрз. Лето‑то явно заканчивалось, да и от реки прилично тянуло.
– …говорят, что тени очень машинистов любят, – теперь мой слух вычленял из общей массы шумов конкретный этот голос, пусть даже говорил Лаврентий Сигизмундович тихо. – Что железная дорога, она же ж не так, а на костях строена… на костях народных.
Он заговорил ещё тише.
– И потому бродят окрест призраки. Они‑то и вредят. А ещё цепляются к людям дорожным. Нет, я знаю, что Синод признал дорогу безопасною, что штатные священники каждый месяц вагоны освящают, но все равно ведь…
Я поглядел на Метельку. Тот, кажется, подобными страхами не маялся, да и вовсе не маялся, но закинул руки за голову и дремал.
Напротив, через проход, верхнюю полку заняли те самые детишки, кроме разве что старшего, и гусь. Влезли втроём, да так и сидели, плотно прижавшись друг к другу. Только совсем мелкая девчушка сунула палец в ноздрю да так и застыла.
– …и вам ли не знать, что в такие места отправляют далеко не самых лучших священников. И как по мне, всё это выливается в сущий формализм. Хотя в вагонах второго классу иконы имеются. А тут?
Гусь вытянул шею и издал громкий тревожный звук.
– Безобразие… сущее безобразие. Кто пустил животное? – возмутился Лаврентий Сигизмундович. – Вы извините, это всё нервы, нервы… говорят, что с дирижаблями и того хуже. Вот как по мне, сама эта затея – безумие. Ну не дадено человеку крыл, чего в небеса‑то лезть? То‑то и оно, что нечего. А поди ж ты, лезут, лезут… стремятся. Слыхали, небось, что в Германии вон собираются выпустить целую сотню. Для пассажирских и иных перевозок? А самолёты? Вы видали? Должны бы… я как‑то имел честь… на авиашоу… матушка весьма любопытствовала. И как ей откажешь?
– Матушке отказывать нельзя, – согласился Еремей.
– Вот‑вот… и я попытался представить, как может живой человек в этой вот тарахтелке и без страху сидеть? А они поднимаются. Кундштюки всякие вытворяют. У матушки потом сердце от волнения разошлось…
Значит, самолёты в этом мире имеются.
Хотя, конечно, если машины есть, то отчего не быть самолётам? Впрочем, судя по описанию, те тоже весьма далеки от современных мне. Нет, я уже понял, что техническая эволюция, пусть и случилась, но шла куда медленней, нежели в моём мире. И машины, и поезда, они были, но какие‑то… не знаю.
Не такие.
Да и самолёты во второй мировой уже вовсю использовали, это даже я, далёкий от истории человек, знаю. Тут же, похоже, самолёты были ещё чем‑то вроде развлечения для экстремалов.
– И главное, как знать… вы читали работы Севряжского?
– Нет.
– Да, да… извините… это я забылся… я вам сейчас расскажу. Удивительный человек. Учёный. Доктор наук! Занимается изучением аномалий.
А вот это уже интересно.
[1] Визига или вязига – это хорда или спинная струна у осетровых рыб. В сыром виде похож на жилу, упрятанную в хрящевую оболочку. Визига заменяет осетрам позвоночник, имеет вид белёсого шнура. При разделке её извлекали, очищали от хряща и отваривали. Потом смешивали с рисом или иными добавками, и пускали на начинку пирожков.
