Громов: Хозяин теней – 2

В общем, если не мир с благодатью всеобщие, то всяко какое‑никакое равновесие. И люди научились жить. Приспособились.

Потом совсем приспособились.

И с каждым поколением приспосабливались всё лучше и лучше. А ещё их становилось всё больше и больше. От исходных родов Охотников откладывались малые, а от них – ещё меньшие… страна большая, работы всем хватало.

Как‑то сами собою встроились в эту структуру дарники, сделавшись новою элитой, ибо помимо теней и тварей бесплотных оставались дела земные во всем их многообразии.

Не жизнь, а сказка.

Кто и когда понял, что тени – это не только опасные твари, но и ценный ресурс, Михаил Иванович не знал. То, что их изучали, понятно. Врага надо знать и всё такое… но в какой‑то момент фокус внимания изменился. И из крови тварей опричных получили первое лекарство. Весьма опасное, по сути являвшееся сильнейшим ядом, но всё же…

Потом оказалось, что из костей можно делать не только защитные амулеты, но и те, что усиливают способности дарников.

То, это и третье… первая артель.

Примонастырская. Вот только оказалось, что в намоленных местах сырьё быстро портится, и пришлось открыть вольную мастерскую. Точнее, подозреваю, легализовать. Скорее всего люди давно уже сообразили, что и к чему.

Частная, так сказать, инициатива.

Вот с того момента всё не просто изменилось, а начало меняться быстро. Мастерские множились, как и производство артефактов из костей, зубов и крови тварей. Использовать начали буквально всё, даже землю.

Государство сперва обложило эти артели налогом.

Потом и вовсе попыталось подмять добычу под себя, особенно, когда стало ясно, что желающих больше, чем ресурса.

Да, до этого момента Охотники что‑то там добывали, но первой их задачей было закрыть полынью и остановить тварей. Теперь же наоборот – свежая полынья стала ценным приобретением, это я верно тогда понял.

Но не понял, насколько ценным.

– …а ещё, – громкий шёпот Лаврентия Сигизмундовича перебил какую‑то мысль. – Говорят, что новый министр внутренних дел получил письмо! То самое! В чёрном конверте! С приговором.

Это он о чём?

– Не наиграются никак, – с неудовольствием проворчал Еремей. – Вы, Лаврентий Сигизмундович, фляжечку‑то дайте… оно как‑то не с руки будет, ежели кто такого серьёзного человека в непотребном состоянии увидит.

– Да, да… матушка вот тоже говорит, что пить я совершенно не умею… но это от страха. Если б вы знали, как оно на нервы действует… вы докуда едете?

– Сперва на Менск, а там дальше видно станет.

– Я тоже до Менска! В командировку вот отряжён… на ревизию… Еремей… простите, не знаю, как вас по батюшке…

– Анисимович.

– Еремей Анисимович…

Тень моя расположилась между лавками. Столиков здесь не придумали, а потому она просто села и теперь крутила головой, чтоб не потерять из виду ни Еремея, ни этого, Лаврентия Сигизмундовича.

Не доверяю я ему.

– Вы, вижу, человек весьма достойный и с немалым опытом. А у меня вот… нервы… и может, вы бы согласились стать моим сопровождающим? Не бесплатно, само собой… до Менска, исключительно… мне будет спокойнее. Понимаю, что глупость сущая, но вот… как‑то… сердце прямо не на месте. А с вами и тревоги отступают. И побеседовать можно. Двадцать пять рублей.

– Щедро.

– Я и билеты вам оплачу. Договорюсь. Если не на этой вот станции, то на следующей всенепременно пересядем. И на детишек ваших тоже выправлю… а хотите и вовсе рекомендации дам? В гимназию? С моим письмом без проблем возьмут в любую… как‑никак инспектор.

Он явно нервничал и, снявши очочки свои, тёр их. И пальцы дрожали.

Еремей тоже это заметил.

– Кого вы боитесь, Лаврентий Сигизмундович? – тихо спросил он.

– Я… – нервический выкрик он сам оборвал. – Я… это дорога…

– Бросьте. Я не смогу вас защитить, если не буду знать, от кого…

– Д‑да… к‑конечно… – Лаврентий Сигизмундович наклонился и Еремей вынужден был наклониться к нему. – П‑понимаете… я т‑тоже получил от них чёрный конверт!

А это что за чёрная метка.

– От «Боевой дружины». Меня приговорили! – он сказал это дрожащим голосом. – Меня! Я так и не понял, за что… почему… я ведь просто учёт веду! Ревизии… а вот прямо сегодня… и главное, чудом успел… обычно почту матушка разбирает. Она бы слегла, если б увидела этот ужас. А я…

– Покажете?

– К‑конверт?

– Его. Да не тряситесь. Никто не станет ради вас железнодорожную катастрофу устраивать. Уж, извините, не того полёта вы птица, чтоб этак заморачиваться, – Еремей протянул руку, и Лаврентий Сигизмундович, кажется, не слишком поверив, всё же полез в свой саквояж, из которого достал белый платочек. А уж в платочке обнаружился конверт, самодельный, представлявший собою сложенный хитрым образом треугольник.

– Вы не открывали?

– Н‑нет… п‑признаться… слышал, что в Киевской губернии один неосторожный господин открыл этакий конверт, а в нём проклятье!

Да уж. Это вам даже не сибирская язва.

Тень заворчала и привстала, а пёрышки вокруг головы и вовсе дыбом встали.

Значит, конверт непрост.

– Дядька Еремей! – я свесился с полки. – А тут это… до клозету можно?

– Прям сейчас? – Еремей сдвинул брови, но не грозно. Я скосил взгляд, сколько мог, надеясь, что мои гримасы будут поняты верно.

– Ну… тут это…

Еремей поднялся.

– Руку вниз опустите, – одними губами произнёс я. – А лучше положите рядышком с собой, на лавку. Что‑то в нём есть. Волнуется.

И хорошо, что конверт Еремей с платочком принял.