Громов: Хозяин теней – 2
– До станции потерпишь, – сказал он и на сиденье опустился. Положил конверт рядом. – Вы… Лаврентий Сигизмундович, трогали его? Голыми руками?
– Простите? Ах нет… нет, я же слышал… я знаю… я перчатки… и вот в платочек завернул. В футляр для очков. Ничего иного в голову и не пришло, знаете ли. Думал, в охранное отделение подать, но спешил очень на поезд… и вот.
– И хорошо, что не трогали.
Тень забралась на лавку и провела по конверту широким языком, собирая что‑то одной ей видное. Потом и вовсе растеклась, легла сверху чёрной кляксой. А затем слезла и скатилась на место.
Еремей бросил на меня взгляд.
А я кивнул. Мол, можно.
Наверное.
Очень хочется заглянуть в письмецо это, а лучше вовсе бы спуститься, но желания я сдерживаю.
– Позволите? – спрашивает Еремей.
– Д‑да, к‑конечно… хотя… может, не стоит?
– Уже безопасно.
– Д‑думаете?
– Уверен. Мне случалось бывать на той стороне. Кое‑что умею, – отговаривается Еремей, разворачивая конверт. Тот и изнутри чёрен. Взгляд Еремея бегает по строкам. – Стало быть… ага… и вправду приговор…
– Не ошибка, нет?
– Если вы знаете другого Лаврентия Сигизмундовича Тоцкого…
– Нет… другого не знаю. Не ошибка… как же так, как так…
– Успокойтесь. Нате вот, коньячку… коньячок очень успокаивает.
– Д‑да… с‑спасибо… я так и подумал. Так‑то я совсем не пью. Совершенно вот. Но здесь… матушка мне флягу подарила, но обычно в ней чай. Травяной. Улучшающий пищеварение…
Этот человек был напуган и растерян.
– А за что?
– За противонародную деятельность.
– П‑помилуйте! – он прижал фляжечку к груди.
– Чем вы занимаетесь‑то?
– Так… гимназии инспектирую. И реальные училища. И так‑то прочие малые учебные заведения.
– Глоточек. И успокаивайтесь… эта бумажка вам не навредит. Было проклятье, но малое… да и приговор не из числа особых. Тут, конечно, именной, но не на смерть.
– Да?
– Вот… за противонародную деятельность… во пробуждение совести и осознания. Пафос, конечно, пустой. Но покойник мучится не станет. Так что скорее уж у вас какое расстройство приключилось бы, желудочное там или прочее. Или занемогли бы крепко. Кстати, вам там настоятельно рекомендуют оставить службу… – Еремей протянул расчерченный линиями сгиба листок, от которого Лаврентий Сигизмундович отмахнулся.
– Пожалуй, так и сделаю… матушка давно говорила, что служба из меня все соки выпивает.
Как по мне, соков в Лаврентии Сигизмундовиче оставалось ещё изрядное количество.
– И надо бы о себе думать. О семье. А я вот… то одна инспекция, то другая… и всё‑то меня отряжают, – теперь в голосе его звучала обида. – Я и говорил, что ж меня‑то? Я вон и дорогу переношу тяжко. А они, мол, кто как не вы… у вас острый взгляд. понимание. Опыт… честно, думал, дотянуть до следующего чина, всего‑то полгода до выслуги. Принял бы надворного советника и ушёл бы… право слово… но теперь‑то так придётся, конечно.
– Не спешите. Думаю, это вот – от местного отделения какого… сейчас террористов, что собак бродячих. Зачастую, сами путаются, кто из них чем занимается и с кем воюет. Попробуйте сперва перевестись куда.
– Куда?
– Не знаю. В другой город.
– В другой? Нет, что вы… тут у меня матушка… как я её оставлю‑то? Она не согласится. Нет, я всё решил… пусть с меньшим чином уйду, но живой. Да, да… отправлюсь в имение. У нас имение есть. Кривчино. Конечно, не сказать, чтобы большое, но доход приносит. Да… и там уж жениться можно. Детишки… я‑то в свое время мечтал карьеру сделать. До тайного советника чтобы… но тут уж… выбирать не приходится.
– Там условие поставили, что если прилюдно покаетесь в преступлениях, то приговор отменят.
– В каких преступлениях? – произнёс Лаврентий Сигизмундович. – Я никаких преступлений не совершал. Что они там себе выдумали… я просто делал свою работу. Честно делал! Я, поверьте, и взяток‑то никогда не брал, хотя предлагали и не раз. Но как можно?!
Он замолчал ненадолго, потом попросил:
– Уберите это…
– Заявлять станете?
– Стану… потом. Как доеду. Тут‑то смысла нету. Преступления… знаю, о чём это я… но тут не моя вина, нет… я просто слежу за порядком. Тайный советник… думаете, не разу не писал доклады о своем видении образования? О том, что никак не можно сокращать количество учебных заведений? И что наоборот надобно всячески способствовать открытию новых школ? Пусть не гимназий, но вполне полноценных? И училищ. Ладно, не реальных, хотя и их выпускники очень, очень нужны, хотя бы мастеровых. Что в маленьком Французском королевстве ежегодно выпускается больше дипломированных специалистов, нежели в огромной Империи? Что система четырехклассного приходского образования себя изжила и сейчас нужно большее? От недостатка кадров страдают не только канцелярии, но и военные, и заводчики, и все‑то, куда ни кинь…
– Это вы верно, – Еремей сложил бумагу треугольничком и упрятал в шинель.
– А они всё боятся… всё волнуются, как бы хуже не вышло. Эти все…
– Не стоит.
– Что?
– Иные разговоры ныне вести не стоит. Даже при том, что вы собираетесь выйти в отставку.
– Да… конечно… понимаю. Сложное время… люди… но вы бы знали, до чего я устал… и начальник мой, человек ведь разумный и всё‑то не хуже меня знает, но и он сказал. Мол, Лаврентий Сигизмундович, это не нашего ума дело. А чьего тогда? Я и проект разработал. Попытался представить, чтоб дальше подали, в губернию или, может, даже в столицу, если мысли сочтут дельными… а он разгневался. Мол, лезу не туда, куда надобно. И за что тогда приговаривать…
Пьяненькое бормотание стихало.
И голос Лаврентия Павловича, и ворчание Еремея, который то ли беседу поддерживал, то ли расспрашивал о чём‑то своем, убаюкивали.
