Громов: Хозяин теней – 3

– Что‑то… не так?

– Всё не так, Савелий. Всё… и твои вопросы… не задавай их в доме.

– Почему?

– Потому что людей в нём многовато.

Многовато? Как для такой громадины, то даже наоборот. Пара лакеев, тройка горничных, кухарка с помощниками. Гвардейцы, но те больше в пристройках, в дом не суются.

– Когда… случилось несчастье… – Тимоха хлопнул по ветке, и та приподнялась. – Погибли не только наши родичи, но и все‑то, кто был в доме. А были – слуги, из числа родовых, те, которые не десятилетиями, а веками Громовым служили. Гвардия… да почти вся, кроме тех, что в дозоре или вон в иных местах.

Это я слышал.

Хотя…

Туплю. Как есть туплю. И от осознания глубины своей тупости охота башкой о ветку побиться.

– Ты не доверяешь новым?

– Именно, – Тимоха кивнул. – Идём, тут шалашик есть.

Ага.

Шалашик.

Такой себе… шалашик. Из толстенных, даже не с руку – с ногу мою стеблей, покрытых тёмною, в наплывах и потёках, корой, сплетшихся так прочно, что, можно сказать, сроднившихся в одно целое. Беседка? Дом? Что‑то третье?

– Мы тут в детстве играли. Прятались от наставников… правда, за такие шутки потом прилетало розгами да по заднице, но… все‑то знали, что здесь можно было укрыться.

Тимоха наклоняется. Он слишком велик, чтобы просто войти. Но дом этот изнутри оказывается весьма просторным.

– Осторожно, тут порог… – Тимохино предупреждение запаздывает. – И лестница.

Он успел подхватить меня.

Лестница в четыре ступеньки уходила под землю.

– Тут пол на корнях, мы расширяли, думали тайник сделать… сделали. Смотри, – Тимоха положил руку на стену. – Тёрн не так разумен, как Тени, но в целом способен воспринимать простые команды. Прикажи зажечь свет.

Тоже кладу ладони.

Давлю ими и мысленно, скрежеща мозгами от натуги, пытаюсь приказать. Да будет свет… и по узловатым стеблям от моих ладоней расползаются тонкие нити. Свет? Натурально? Как… хотя… главное, что есть. С потолка, что выгибался этаким шатром, свисают тончайшие нити, а уж на них связками мелкие то ли ягоды, то ли ещё какая фигня, главное, что и она источает ровный свет.

– Можно приказать и он закроет дверь. Тогда сюда никто не войдёт, – Тимоха стоит, опираясь на стену. – Тут…

Указал на противоположную стену, вдоль которой вытянулись плетеные короба.

– Одеяла. Запас еды. Простой. Сухари. Сало. Сушеное мясо. Хватит, чтобы продержаться пару недель.

– Тимоха…

Он мотнул головой:

– Мне неспокойно… что‑то да будет. Анчутковы зря приезжали.

А ещё недавно он был в обратном уверен. Хотя… если кто‑то очень сильно не желал Громовым счастья в их семейной и личной жизни, и в целом в жизни, то этот кто‑то вполне может обеспокоиться потенциальным усилением.

– Огня бояться не след. Даже если дарник шибанёт, то обойдётся. Молодые побеги выгорят, конечно, но старые поглотят и пламя, и силу. Он в целом силу любит… под корнями… сюда иди.

И снова не обходится без крови. На сей раз Тимоха, опустившись на четвереньки – сидеть на корточках у него не получается – рисует моей кровью какие‑то символы, бросив короткое:

– Запоминай.

А я что? Я запоминаю.

И потом повторяю. Раз за разом, пока не начинает получаться. И потом всё одно повторяю.

– А теперь добавляешь силы…

И пол вздрагивает. Ещё недавно казавшийся монолитным, он вдруг приходит в движение. Толстенные стебли шевелятся, трутся друг о друга, расступаясь, высвобождая проход.

– Выводит он к реке… но если вдруг, то сразу не пользуйся. У реки точно будут ждать.

– Кто?

– Если бы я знал, Савка… надеюсь, что блажь это. Или там… старею. Болею. Вправду с ума схожу. Вот и предчувствия дурные… в общем, ты, главное, запоминай.

Запоминаю.

– Туда, извини, не полезу… не уверен, что сил хватит выползти, – Тимофей садится, скрестивши ноги и хлопает по полу. Дыра затягивается.

– И об этом… знали? – я осматриваюсь совсем иначе.

Шалашик?

Ага. Бронированный и с запасным выходом. Скорее уж сейфовая комната.

– Знали.

– Все?

– Все, кто нашей крови…

То есть, дедов брат, его сыновья, мой покойный ныне дядя со своею семьёй. И ещё десяток‑другой человек, что просто‑напросто неизбежно. Не сомневаюсь, что в этот домик таскали друзей и приятелей.

– Почему… – я касаюсь стены. А та тёплая. Живая и тёплая, и на прикосновение отзывается. – Почему никто не воспользовался?

– Не знаю. Я… не рисковал задавать эти вопросы. Дед… очень не любит вспоминать. Помню, когда впервые заикнулся, он на меня вообще наорал, – Тимоха пожал плечами. – Потом, правда, извинился. И попросил не лезть. Забыть.

Ага, что‑то дед не походил на того, кто может забыть и простить.

И…

– Потом… когда вместе пошли на ту сторону… он сказал, что иные разговоры стоит разговаривать там, где их никто не может услышать.

То есть, прислуге и дед не особо верил?

С другой стороны… кто‑то же прибирал письма, Евдокией Путятичной отправленные. И со звонками телефонными играл. И если могли посадить человека на телефонную линию, то что мешало в дом внедрить?

– Те, кто в доме, большей частью пришлые. Да, наняты. Мы платим и неплохо. Служат они не один год, и не могу сказать, что работают плохо. Но вот верить… были моменты… – Тимоха потёр ногу.

– Болит?

– Немного. Но здесь легче. Мне бы на ту сторону, но пока нельзя. Не выдержу. А тут ничего… спокойный фон. Я всем так и говорю, что медитирую.