Громов: Хозяин теней – 3

И отец в этом телевизоре чужих глаз похож скорее на ворона, чем на человека. Он несуразно длинен и тощ, а чёрные одеяния – то ли плащ, то ли ряса, усиливают сходство. Лицо и то выглядит серым.

И недовольным.

До крайности.

– Смотри, – снова звучит приказ.

И Савка подчиняется.

Я отвожу глаза от тени. Пересмотрю позже, а пока надо самому в себе разобраться. Значит… отца не было, а потом он появился. И принёс какую‑то подвеску, которая ни хрена не простая, потому что я ощущаю, как она нагревается в руке. Медленно так. И от этого страшно.

Мама рассказывала, что есть такие артефакты, которые, если в руку взять, загорятся и руку спалят.

А в других – проклятья прячутся.

Но отец не стал бы.

Так, опять мысли и личности путаются. Ладно. Пусть. Позже разделю.

– Смотри.

Смотрю. Уже не Савка – я. От жара и страха в животе урчит. И сидеть неудобно. Табурет жёсткий, подушечку никто подложить не додумался.

А искорки.

Играют. Вспыхивают и гаснут. Вспыхивают… только камушек тяжелеет.

– Нет, – отец чем‑то недоволен. – Так дело не пойдёт. Дай.

И вырывает. Резко. Так, что цепочка больно скользит по руке. Отец же, перехватив ладонь, одним движением вспарывает кожу. И острая боль пронизывает руку до локтя. Савка вскрикивает.

– Хватит ныть. Как баба…

Он бросает это и морщится, добавляя:

– Чего ещё ожидать от…

Правда, в последний момент сдержался. Но и так понятно.

Любовь?

Ага. Хрена с два. Он же возит камнем по Савкиной раскровавленной ладони, чтобы потом сунуть платок.

– Прижми.

И Савка прижимает. Теперь ему совсем‑совсем страшно.

– Послушай, – отец, кажется, начинает понимать, что как‑то иначе надо диалог выстраивать. Гений педагогики, хренов. – Это просто проба. Я хочу понять, можно ли разбудить в тебе кровь. Это неприятно, да, но нужно потерпеть. Если у тебя есть хоть крупицы дара, они откликнутся. И перед тобой откроются весьма интересные перспективы. Ясно?

Нет.

Я‑то вижу, что Савке эта речь – белый шум. Но он кивает. На всякий случай. Потому что боится разозлить отца ещё сильнее.

– Нужно просто немного потерпеть, – он и себе руку прокалывает, но куда как аккуратней. – Постарайся.

Можно подумать, есть иные варианты.

И Савка снова кивает.

– Вот так…

Цепочка ложится на шею, а отец, оттянув ворот рубашки, пальцем пропихивает её глубже, к коже. Он же и пуговицы пытается расстегнуть. Когда же те не поддаются, просто дёргает и пуговицы летят на пол. Мама расстроится. Она всегда расстраивается, когда Савка одежду портит. Даже если он не специально.

– Смирно сиди, – отец обрывает попытку сползти с табурета и собрать пуговицы. – Попытайся нащупать внутри себя источник.

Какой?

Он бы объяснил ребёнку, чего искать.

А камень начинает разогреваться. И тяжелеть. Он, сперва лежавший где‑то на груди, медленно съезжает, оставляя после себя горячий след. И повисает на цепочке, и шея клонится под тяжестью её.

Что за…

А потом воспоминание просто обрывается.

– Савка? – меня держат. И Тимоха явно нервничает. – Савка, ты…

– Что случилось?

– Ты сидел. С ней вот. А потом вдруг полыхнул силой и падать начал.

Тень крутится рядом, посвистывая и пощёлкивая. И перья её стоят дыбом. Буча тоже взволнована. Почему‑то мне кажется, что эти двое вполне сносно болтают между собой. Буча вон и башкой кивает. Вот… точно обсуждают.

Или это уже паранойя?

– Вспомнил… кое‑что.

Голова гудела. А внутри вот… вот дерьмо. Тонкое тело зияло свежими дырами.

– Погоди. Сидеть можешь? – Тимоха придерживал меня. – А лучше ложись… вот так…

– Тим? У вас всё в порядке? – Татьяна, конечно, не нашла момента лучше. – Я ощутила всплеск…

– Это Савка вспомнил кое‑что. Вот теперь…

– Вот… вот я говорила, что нужно ограничители носить! Нет, ну где это…

Где это видано, где это слыхано… и прочее, прочее…

– Клади его на пол, давай… – Татьяна вытаскивает из‑под платья камушек.

На цепочке.

Правда, не белый, а желтый, что капля солнечного света.

– Н‑не надо…

– Это стабилизатор, – соизволил пояснить Тимоха. – Тебе бы такой на постоянной основе носить, хотя бы пару месяцев, но он восстановление замедлит.

Камень был тёплым.

Интересно.

– И да, у меня дар нестабильный! – Татьяна сказала это с вызовом. – До сих пор…

– Из‑за белого камушка?

От нынешнего янтаря исходило тепло. Оно пробиралось внутрь и растекалось по телу приятной истомой. И прорехи, что расползались в тонком поле, перестали расползаться, даже затягиваться стали, этакой дрожащей полупрозрачной плёнкой.

Интересно.

Очень.

– Он… откуда? – Татьяна растерялась.