Хозяин пустоши
Элиан не был безобиден. Он был «стерилен» по форме, по намерению, по проявлению. Элиан не демонстрировал стремления к власти. Он проводил её анализ. Изучал, как устроено подчинение. Как зарождается воля. Как в теле появляется идея, способная распространиться, словно вирус. Элиан проектировал новую биологию – бессмертие, подчинённое смыслу.
Он не разрабатывал вакцину, а создавал концепцию, в котором она станет необходимостью. Элиан считал, что человек должен быть управляем через желание жить вечно. И Apis mellifera стал тем ключом, который открыл эту зависимость.
После раскола Корпорации Элиан исчез в творящемся тогда хаосе. Позже мы обнаружили, что часть нестабильных прототипов и биологических образцов пропала из архивов. В тот момент я не связал это с ним. У меня было слишком много врагов. Слишком много направлений, откуда могла прийти угроза.
Я искал виновных вовне. Всё выглядело, как остаточный результат раскола. И лишь когда механизм начал работать – я вернулся к следу, который ранее проигнорировал.
Но было поздно…
Элиан уже запустил необратимый процесс. Без угроз. Без заявлений.
Один импульс – и всё изменилось.
То, что мы считали гарантом контроля, стало основой новой структуры.
Он не искал мести. Не стремился к власти в привычном её понимании. Элиан хотел большего.
Он стал центром.
Не богом.
Не царём.
Тем, кто приходит после.
После порядка.
После хаоса.
После меня.
И теперь пустошь зовёт по имени.
Аристей.
Хозяин того, что осталось.
* * *
– Господин президент, – раздаётся в наушнике глухой голос Гейба, обрывая проносящийся в моей голове хаотичный мысленный поток.
Я медленно моргаю, задумчиво глядя на алеющий закат, лениво растекающийся по горизонту. Медные лучи заходящего солнца отражаются в панорамных окнах небоскрёбов и окрашивают пену на гребнях волн в багровые оттенки. Раскаленный нимб неспешно погружается в водную гладь, разливаясь по поверхности кроваво‑красной дорожкой. Воистину зловещее и завораживающе прекрасное зрелище, которое мне так редко удается досмотреть до конца. С минуты на минуту механизм, поднимающий защитную стену, должен войти в активную фазу и отрезать Улей от происходящего снаружи. Но что‑то подсказывает мне: сегодня шаблонный сценарий даст сбой. И я увижу то, чего был лишён на протяжении долгих лет.
– Стена теряет устойчивость. Контур B‑14 вышел из фазы. Плазменный фронт проседает, сегменты внутреннего барьера распадаются. Включается режим аварийной деградации. – Быстро и четко докладывает Гейб, пытаясь скрыть сквозящую в голосе панику.
Я сжимаю челюсть, бросаю взгляд на наручные часы и убираю руки в карманы брюк. Мое чутье снова не подвело, но все происходит немного быстрее, чем я предполагал.
– Причины? – требую незамедлительного ответа.
– Сбой синхронизации на уровне базовых модулей, – нервно объясняет Гейб. – Один из управляющих каналов транслирует несанкционированные импульсы. Алгоритмы идут по нештатной кривой. Сигнатура – нестандартная. Источник сигнала – изнутри.
Изнутри. Слово вспыхивает в сознании, как аварийный сигнал.
Не внешняя атака. Не техногенный сбой. Не ошибка оператора. Кто‑то внутри системы запустил перекодирование Щита. А это может означать только одно: «Сеть» просочилась в глубинные уровни и внедрилась в управляющий протокол. Не просто отключила защиту, а изменила её назначение. Стерла аварийные маршруты, отключила автоматический отклик, переписала ключевые команды. То есть теперь при возникшей опасности система не воспримет внешнюю атаку как угрозу. Не среагирует должным образом, потому что ей приказали считать подобный вариант событий штатной ситуацией. Физически Щит не разрушен, но функционирует в ложной парадигме.
Я быстро активирую голографический интерфейс. В воздухе вспыхивает проекционное поле – прозрачные панели, наложенные друг на друга, как слои неровной ткани. Диагностический поток рушится, лог‑файлы идут с искажениями, цепочки команд обрываются. Модули перегружены, буферы трещат от конфликтов, управляющий канал ведёт себя непредсказуемо.
Это не хаос, а хирургически точная диверсия.
– Пытаемся перезагрузить контур вручную, – бросает Гейб. – Но ядро уже отвечает на команды по перезаписанному протоколу. Мы больше не управляем системой.
– Запустили Failover[1]? – спрашиваю я, догадываясь, что услышу в ответ.
– Мы пробовали. Сценарий отклонён. Система восприняла его как внешнее вмешательство. Пакет аварийной перезагрузки заблокирован ядром как враждебный.
Щит отторгает собственную попытку спасения. Как организм, заражённый вирусом, но борется он не с патогеном, а с теми, кто пытается его излечить.
– Я делаю перекрёстную сверку с внешними потоками… – быстро говорит Гейб и внезапно замолкает, подключая меня к своему интерфейсу. – Вижу восемь объектов, – голос его срывается. – Вектор – гипербаллистический. Запуск со стороны материка, дальность – около 2300 километров. Скорость – выше 5 махов[2]. Класс – архивный комплекс Sigma‑Titan, модификация не идентифицирована. Это ракеты, Дэрил, – хрипит он, забыв о субординации. – Боевые. С кассетной частью. Старый арсенал. Кто‑то реанимировал шахтную платформу.
– Как много у нас времени в запасе?
– Менее пятнадцати минут. Если траектория сохранится – Улей будет уничтожен.
[1] Failover (англ.), технический термин, обозначающий автоматическое переключение системы на резервный ресурс или канал при отказе основного.
[2] 5 махов ≈ 6125 км/ч – гиперзвуковая скорость, которую показывают современные баллистические ракеты, типа «Циркон» или «Авангард».
