Хозяин пустоши
Я останавливаюсь первой, машинально раскинув руки, будто пытаюсь нащупать и определить границы этого места. За спиной тяжело дышат уставшие бойцы. Они так же ошарашены увиденным, как и я, но воздерживаются от вопросов и комментариев. В этой тишине любой изданный звук, будь то шаг, падающая капля или даже вдох, кажется кощунством. Воздух становится гуще, прохладнее, запах сырого камня и древней пыли забивается в ноздри.
Перед нами раскинулось пространство, столь необъятное, что разум отказывается верить в его естественную природу. Это не просто впадина в недрах горного массива, а нечто среднее между пещерой и античным амфитеатром. Пол ровный и покрыт широкими плитами, потемневшими от времени, стены уходят вверх и вширь, формируя нечто вроде полукруга, но взгляд не находит границ.
Потолок теряется в непроглядной высоте – там, над нами, клубится плотная тьма. Не пустота, а именно тьма – вязкая, живая, похожая на беззвёздное небо чужой планеты. Свет от встроенных в стены прожекторов не рассеивает мглу, а отползает от неё, не смея касаться.
Во мне просыпается волна трепета, словно мы вошли в святилище забытого божества, чье дыхание по‑прежнему витает в воздухе. Один из бойцов глухо матерится, второй случайно задевает меня плечом, сделав шаг вперед.
– По ходу, нам туда, Дерби, – бормочет он, указывая на темнеющее в глубине пещеры громоздкое сооружение, явно высеченное из скальных пород.
Массивный фасад сливается с каменными стенами, словно природа и архитектура заключили договор и породили нечто колоссальное и уникальное, не принадлежащее ни одному из миров. Я не вижу ни окон, ни световых проёмов. Лишь чёрные арки, зияющие пустотой, будто открытые пасти невиданного голодного зверя, готового нас поглотить.
Колонны, взметнувшиеся ввысь, подпирают треснувший каменный свод. Между ними тьма и влажный воздух, в котором ощущается привкус затхлости и плесени. Каждый опорный столб усеян белесыми прожилками извести, темными подтёками и налётом времени – создается ощущение, что скала постепенно поглощает колонны обратно, сантиметр за сантиметром.
Широкая лестница, ведущая к центральному входу, испещрена трещинами и покрыта сколами. На стенах проступают потемневшие барельефы, истёртые временем и словно вытесненные из самой породы. В неустойчивом свете среди них угадываются человеческие фигуры, застывшие в судорогах боли; переплетения тел; оборванные фрагменты зубчатых линий, напоминающих то ли рёбра, то ли кости, то ли глифы[1] древнего языка.
В этих изображениях отсутствуют симметрия и гармония, и меня непроизвольно передергивает от исходящего от них безмолвного ужаса и страха, древнего, как сама тьма. Жуткое первобытное чувство поднимается из глубин моего подсознания, пробуждая ощущение недоверия к реальности.
– Что это такое? – хриплю я, осмеливаясь прервать эту затянувшуюся тишину. – Древний храм? Но откуда… Как глубоко мы под землёй?
Успев привыкнуть к демонстративному игнору Харпера, я даже вздрагиваю от неожиданности, когда он резко поворачивает голову, устремляя на меня бесстрастный взгляд.
– Это одно из убежищ Аристея, – глухо произносит Кайлер. – Он называет их гнёздами.
Гнёзда. Почему‑то это слово вызывает неприятный зуд в затылке. Кожа покрывается мурашками от непроизвольной ассоциации. Не логово, не лаборатория, не база, а гнездо, как у хищной птицы или насекомого.
– Мы метрах в ста от поверхности, – ровным, почти механическим голосом продолжает Харпер. – Ни один спутник не увидит. Ни один сигнал не пройдёт. Это место полностью стерто с карты мира.
Я сглатываю, ощущая, как сдавливает горло.
– Что тогда наверху? – выдыхаю я, с трудом осознавая возможный масштаб настоящей действительности.
– Один из анклавов. Драссиан[2]. – Его голос не меняется, будто он зачитывает статистическую сводку.
– Анклавов? – я часто моргаю, не веря собственным ушам. – На материке? Но… там же мертвая зона.
Харпер усмехается уголком рта, глядя на меня, как на несмышлёного любопытного ребенка, не способного осознать прописные истины.
– Даже в зараженной пустоши есть место для жизни, – философски бросает он. – По территории бывшей Азии разбросано семь анклавов. Независимых друг от друга, но связанных между собой, и каждый, как якорь для выживших.
«Клянусь, я покажу тебе настоящий мир. Он существует, Ари… не только на островах», – внезапно всплывают в памяти слова брата.
Настоящий мир. Неужели это то, о чем Эрик пытался мне тогда сказать? Анклавы… Он знал. Знал, черт возьми, и хотел показать мне…
– И под каждым из них… – ошеломленно начинаю я, уже зная ответ, но всё равно нуждаясь в подтверждении.
– …по гнезду, – кивает Харпер. – Инфраструктура, которую нельзя уничтожить одним ударом. Сквозные маршруты, резервные пути, базы снабжения.
Харпер делает шаг вперёд, взгляд его становится отрешённым:
[1] Глиф – элемент письма, вырезанный или начертанный на камне или дереве древний символ.
[2] Драссиан – анклав выживших, находящийся на восточном побережье Камчатки.
