Хозяйка расцветающего поместья

Герасим к моему появлению подготовил выезд – открытую коляску. Когда я подошла к ней, спросил:

– Кто с вами поедет, барыня?

– Никто, – пожала плечами я.

– Прощения прошу, Настасья Пална, но одну я вас не повезу. Чтобы потом каждая собака брехала, будто княгиня разъезжала в одиночку в открытой коляске, точно какая‑то прости господи. И без того барину стыда хватило.

Он напрягся, ожидая крика, а то и пощечины, но я так оторопела, что только и смогла сказать:

– Но муж мне сам предложил…

– Он же не думал, что вы одна поедете. Ладно бы в карете, но в карете вы в театру вечером направитесь, отмыть и просушить не успеем, так что пусть пока стоит чистая.

– А с кем я, по‑твоему, должна ехать? – продолжала изумляться я. – Ни родственниц, ни приживалок.

– Это уже не мое дело, барыня, что старая княгиня в деревню удалилась от суеты городской. – Судя по интонации, он явно повторил чьи‑то слова, может, и той самой «старой княгини».

Вот, значит, почему Настенька «не смогла» промотать состояние мужа: когда свекровь ездит рядом, точно цербер… впрочем, может, она и не цербер, а милейшая женщина, откуда мне знать. В любом случае с тратами особо не развернешься.

– Пошлите письмецо, может, кто из городских барынь согласится. Я отвезу.

Писать неизвестным мне «городским барыням» и ждать, когда они соберутся и приедут – если вообще захотят! – не хотелось. Как и ругаться с кучером, который беспокоился о репутации – пусть не моей, но барина.

– Дуня сойдет в качестве компаньонки?

Герасим почесал в затылке, обдумывая незнакомое слово.

– С Дуней можно. Главное, чтобы не одной.

Пришлось кликнуть горничную. Наконец мы обе устроились в коляске.

Герасим был прав: меня здесь знала каждая собака. Вчера, когда мы выезжали с мужем, я списала внимание на него, но и сейчас все встреченные в колясках и многие пешеходы кивали мне, обозначая поклон. Дамы и девицы – холодно, мужчины приветливей, но и те, и другие таращились на мой головной убор – похоже, я опять погрешила против приличий.

– Останови‑ка, – велела я, увидев вывеску «Ломбард».

Ничего ценного у меня с собой не было, но хоть теоретически узнать, что могут дать за драгоценности, лежащие под картошкой.

Герасим подал мне руку, помогая спуститься, и, ступив на тротуар, я едва ли не нос к носу столкнулась с Евгением Петровичем.

Его‑то что занесло в город?

Я ответила на поклон и, не желая поддерживать беседу, отвернулась. Пусть это и было грубо, но последняя наша встреча с деревенским доктором оставила не слишком приятные воспоминания. Похоже, чувство это было взаимным, потому что, оглядев меня с ног до головы, Евгений Петрович заторопился прочь – в ту сторону, откуда только что пришел.

Я пожала плечами – охота туда‑сюда бегать, пусть бегает – и вместе с Дуней вошла в дверь.

Беседа с хозяином оказалась недолгой и малоинформативной. Подслеповато щурясь и именуя меня милостивой государыней, он сказал, что не может ничего предположить, пока сам не изучит драгоценности. Нет, даже приблизительно. Нет, ни описание, ни наброски тоже не помогут. Наверное, этого следовало ожидать – я сама не возьмусь ставить диагноз по приблизительному описанию симптомов. Мысленно обругав себя за зря потраченное время, я вернулась в коляску и велела Герасиму ехать в аптеку.

Аптекарь выглядел словно ожившее представление о «книжном черве» – худощавый, сутулый, в пенсне.

– Скажите, что у вас есть из противовоспалительных? – начала я после приветствия.

Мужчина вытаращился на меня так, будто у меня вторая голова выросла.

Мысленно отвесив себе оплеуху, я поправилась:

– В смысле, что у вас вообще есть?

– Не понимаю вас, милостивая государыня.

Аптекарь снял пенсне и начал его протирать. Но если он хотел таким образом отделаться от странной посетительницы, то не на ту напал.

– Я хотела бы приобрести некоторые препараты. Растительные и, возможно, химические. В смысле, минеральные.

– Пожалуйста, дайте рецепты. Если у меня чего‑то нет, то закажу из столицы, но скажу не хвастаясь, что не в каждой ильинской аптеке вы найдете столько разнообразных припасов, как у меня.

– У меня нет рецепта. Я хотела бы приобрести это для себя, про запас. – Я мило улыбнулась. – Знаете, из деревни в вашу чудесную аптеку не накатаешься. Сейчас закончится сезон простуд, начнутся кишечные… – Я в последний миг удержала за зубами слово «инфекции». – Словом, вы меня понимаете. Опять же, ушибы, порезы. Вы можете мне помочь? Князь Северский оплатит ваши траты.

Аптекарь снова водрузил на нос пенсне, снял с полки за спиной фарфоровую баночку.

– С вашего позволения, начнем с ушибов и подобных вещей. Вот пластырь, который очень быстро заживляет все раны, в том числе ожоги. Отменнейшего качества. Ингредиенты я покупаю у Крашенинникова, у него никогда не бывает подделок.

Значит, свинцовый.

– Спасибо, мне бы что‑нибудь другое.

– Это по‑настоящему живительный пластырь.

– И все же я воздержусь от его покупки.

Аптекарь поджал губы, но снова растянул их в улыбке, кажется, решив, что выставит счет князю не только за лекарства, но и за потраченные нервы.

– Могу предложить данелагский пластырь.

– Что в составе?

– Смола гумми и перуанский бальзам.

Это еще туда‑сюда. Но все же я поинтересовалась:

– А можно мне просто перуанского бальзама, без смолы?

– Можно, но он недешев. Впрочем, князь едва ли стеснен в средствах. – Аптекарь вопросительно посмотрел на меня, я холодно улыбнулась, давая понять, что не намерена обсуждать финансовые дела мужа.

– Будьте добры. Еще, пожалуйста, что‑нибудь для промывания ран.

Он поставил на прилавок бутыль темного стекла.

– Скипидарное масло для остановки кровотечений. – Видимо, сообразив, какой вопрос последует, аптекарь добавил: – Скипидар смешивается с водой и перегоняется в кубе.

И получается более чистый скипидар.

– Еще он может быть полезен от сильного кашля, унимает боли, гонит мочу, разбивает запоры и изгоняет глистов.

– Прошу прощения? – только и смогла выдавить я.